Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Иди сюда! — сказала Тошка и громко засмеялась. — Что смотришь, как напуганный заяц? Иди сюда, я одна, мамы тут нету.

Он вошел, но не ответил ей, только бросил на нее строгий взгляд и нахмурил брови.

— Что ты на меня так смотришь? — с упреком крикнула Тошка и раскинула руки, чтобы его обнять.

Но он отшатнулся.

— Где же ты так долго пропадал? — простонала она. — Мама меня поедом ест… Зачем оставил меня одну, или не знаешь, какая она?..

И только сейчас Тошка увидела, что это Иван в одежде Минчо. Она отступила на шаг, споткнулась о какую-то посудину и упала. Медное ведро показалось ей огромным, гигантским, чудилось, будто не ведро стоит в доме, а дом в ведре. Тошка повернулась к двери и вскрикнула: Ивана не было, в кухню вошла собака. Голова ее была покрыта черным платком, глаза горели, морда устрашающе выпячивалась. «А, попалась-таки мне!» — сказала собака и сделала шаг вперед. Тошка опять вскрикнула и отшатнулась — ведь это была не собака, это была свекровь. Но это была и она и не она. «Душить меня пришла!» — мелькнуло у Тошки в голове. Она снова вскрикнула и замахала рукой. Но свекровь и не дрогнула, — только молча смотрела на нее, злобно сопя. Тошка скорчилась и уползла в угол. Ухватившись за висевшую на стене одежду, она приподнялась, чтобы получше защититься, и опять попыталась крикнуть. Но не смогла: у нее перехватило горло. Она протянула руку в сторону, как бы затем, чтобы оборониться, повернула голову, и глаза ее, широко открытые, остекленевшие, казалось, готовы были выскочить из орбит. Стукнули чьи-то челюсти, и кровожадная пасть разверзлась перед нею, как яма. Тошка покачнулась вперед, припав грудью к толстой скатанной подстилке, руки ее соскользнули, она вся скорчилась и повалилась на холодный пол, как сорвавшееся с гвоздя платье.

Перевод М. Клягиной-Кондратьевой.

Мягкие, мглистые сумерки тихо спускались по мерцающим огненным нитям первых звезд. Неуловимое дуновение шевельнуло верхушки потемневших деревьев, скользнуло вниз по ветвям и всколыхнуло духоту догоревшего летнего дня. Пыльное село притаилось и замерло в сладкой дремоте под перезвон медных колокольчиков пасшихся вдалеке стад и глухой стук запоздалых телег.

К этому стуку напряженно прислушивался Юрталан, прилегший в палисаднике перед домом.

«Едут», — вздрагивал он то и дело, жадно ловя всякий звук, всякий шум на дороге. Но телеги проезжали мимо, и Юрталан снова ложился, сосал одну цигарку за другой и следил, как белые клубы табачного дыма растворяются в густой паутине сумерек.

Он ждал сына. Ждал Стойко с поденщицами. Юрталан опять нанял Добру Цырвенакову с тремя дочерьми: из всех, кто работал по найму на чужих полях, они были самые проворные и самые добросовестные. Сегодня чуть свет они отправились срезать верхушки на двух кукурузных полях в Козьем доле. Хорошо коли срезали, а может, так себе время тянут. Юрталан знал: Стойко — парень дельный, кабы все от него зависело, они б уже управились, а вот на чужих людей никак нельзя полагаться. Мешкают, прохлаждаются по целым дням, то и дело приникают к баклагам и надуваются водой, а то в кусты спрячутся, что растут по межам. За ними нужно смотреть в оба, покрикивать да подгонять, когда совсем забудутся, поглядывать построже…

Все они такие, ничего не поделаешь. Почитай лет десять возится Юрталан с издольщиками да поденщиками, насквозь видит этих людей, изучил как свои пять пальцев.

«Если они не закончили обрезку на обоих полях, придется завтра самому туда тащиться, целый день терять! — ворчал он про себя, думая о том, как много еще работы его ждет. — А надо бы посмотреть, выстоит ли кукуруза у Эминагова ключа еще день-другой…»

От сеновала засеменили босые ноги. Это возвращалась жена Юрталана — весь день обдирала она на гумне грубые сухие стебли скошенной вики. Сбоку, ухватившись за ее подол и хныкая, бежал сонный и голодный Алекси, их младший сынишка.

— Сейчас, сыночек, сейчас, — говорила, кивая головой, Юрталаниха. — Вот пришел бы Стойко, все вместе и поужинали бы…

— Накорми ребенка и уложи спать! — распорядился Юрталан, сердито посмотрев на нее.

— Ох, как они запоздали, Тошо! — Остановившись, она с тревогой посмотрела в садик.

— А, леший их не возьмет! — буркнул Юрталан.

— Когда еще поужинают бабы, когда до дому доберутся, — робко заметила она.

— Ты о чужих не беспокойся! — насупился он и угрожающе приподнялся на локте. — Корми Алекси да укладывай.

— Сердитый какой! — Юрталаниха быстро потащила ребенка на кухню. — И все-то он злится, господи боже, ничем ему не угодишь.

Наконец стук последней подводы оборвался у их ворот.

— Они! — Юрталан вскочил и бросился навстречу. — Ну что, срезали? — дернув Стойко за рукав, спросил он, прежде чем тот успел распрячь волов.

— Срезали.

— Вот и хорошо! — вздохнул Юрталан с облегчением.

— Там, на краю, у суковатой груши, среза́ли уж в сумерках, не знаю, что вышло…

— Дело сделали и ладно… Хоть и задержались, да не задаром…

— Добрый вечер, дядя Тошо! — вступила в разговор Добра и, подобрав подол, ловко спрыгнула с подводы. — Ох, и много же сегодня срезали, магарыч с тебя…

— Добрый вечер, добрый вечер! — ответил Юрталан. — Никуда не денешься, придется угостить… Идите вот сюда! — пригласил он и крикнул, обернувшись к кухне. — Гина! Эй, Гина! Вынеси-ка фонарь.

Юрталаниха показалась в дверях, приветливо поздоровалась и, повесив мигающий фонарь на балку, указала на разостланную перед домом рогожу:

— Сюда проходите. Уж и не знаю, чем угощать вас, я ведь тоже целый день промучилась на этом проклятом гумне… Вот, думаю, еще малость, еще малость, да так до сих пор и провозилась… Ничего и не варила, накормлю чем бог послал.

— В такое горячее время, сестрица, к еде особенно придираться не приходится, — сказала Добра, кивком приглашая своих дочерей.

Три девушки подошли вслед за нею.

— Постой, жена, погоди! — вмешался Юрталан. — Послушай, что я скажу. Дай им хлеба полкаравая да кусок брынзы, а уж они как знают: хотят — едят, хотят — выбросят…

— Выбросить не выбросим, а только… — запнулась женщина. — О другом хотела я тебя просить, дядя Тошо, да не знаю… ты…

Юрталана передернуло. Он поглядел на Добру и нетерпеливо махнул рукой.