Георгий Караславов - Избранное. Том первый

Казылбашиха вызвала мужа на амбарное крылечко. Хотя уже было известно, кто поедет в монастырь, но все же следовало еще раз договориться. Решили, что поедут Димо с женой и Севда с матерью. Да и следовало поехать в этом году. Прежде то работа не позволяла, то не хватало денег, а ведь надо хоть раз свезти дочь на этот прославленный праздник. Зимой, если бог дает, она выдадут ее замуж, и так она всю жизнь и будет жалеть, что не побывала там. Казылбаш заикнулся насчет поездки дней за десять до праздника, но старуха тогда неопределенно качнула головой и пробормотала:

— Рано еще… там посмотрим.

Хотя Севда еще не была помолвлена, без Стойко она уже не хотела ехать. А тот, допоздна засиживаясь у них по вечерам, разговаривал о чем угодно, только не о поездке в монастырь, и Казылбашевы заводить об этом речь считали неудобным. И вот теперь…

Было так заведено, что с незамужней золовкой всегда посылали младшую сноху, — пусть и она погуляет да порадуется, пока молода. Правда, если случалось, что невестка была красивее и лучше дочери, то злые и завистливые свекрови не выпускали ее за порог. Но Казылбашихе бояться было нечего — никто не мог равняться с Севдой по красоте.

На другой день рано утром обе телеги встретились за околицей на проселочной дороге и покатили к далеким синим вершинам Родоп.

Севда, онемев от радостного волнения, глубоко вдыхала свежесть чистого летнего утра. Впервые пустилась она в такой далекий путь к синим горам, которые всегда представлялись ей неведомым и заманчивым миром. Что там было, в том мире? Огромный монастырь с огромным храмом, куда стекались на богомолье чуть ли не со всего света. И вот она тоже ехала туда вместе с тем, кто завладел ее сердцем.

Все вокруг казалось ей новым, особенным и прекрасным, даже кукуруза, верхушки которой она так ловко и проворно умела отсекать. Севда старалась представить себе монастырь, шумный праздник, леса вокруг монастыря, и ей казалось, что всего она себе представить не может, что на самом деле там еще гораздо красивее, удивительнее и чудесней.

После обеда они проехали Станимаку и влились в поток телег, ползущих, как большие неторопливые черепахи, по белому шоссе вдоль реки Чая. Пестрые верхи на телегах, понурый усталый скот, шапки, платья, зонтики, женские платки на дороге… И над всем этим караваном несутся громкие песни, шум, гам… И густая белая пыль вьется в ущелье, застилая все вокруг.

Севда шла по обочине дороги и смотрела то налево, где по обрывистым склонам над рекой дремали в зное ясного летнего дня темно-зеленые леса, то направо, где тянулись каменистые холмы, поросшие держидеревом, испещренные небольшими нивами, виноградниками, хижинами и часовнями. Кое-где виднелись старые, угрюмые смоковницы, все запорошенные белой придорожной пылью.

— Поле-то как высоко! — кричала она, указывая рукой и глядя украдкой на Стойко, который погонял короткой палкой уставших волов и сдержанно улыбался.

— Здесь так, — отвечал он, радостно глядя на нее. — И вон на тех вершинах тоже поля! — кивнул он на горы, возвышавшиеся слева.

— А как же туда забираются? — удивлялась Севда.

— Привыкли уже, — серьезно отвечал Стойко с видом человека, который давно и хорошо изучил все эти странности.

— И дальше все горы? — не переставала удивляться Севда.

— Да.

— И за монастырем?

— И за монастырем.

— Господи! — изумленно оглядывалась она, словно бы в чем-то разочарованная.

Столько лет она смотрела издали на эту гору и всегда думала, что она высокая, как стена, и что за ней опять начинается такая же ровная и красивая равнина с низкими холмиками и небольшими курганами, как та, где жили они…

И монастырь оказался не таким, каким она представляла его себе. Для большого серого здания и для тысяч богомольцев, кишевших в долине реки, место было так узко, что Севда будто попала в глубокую и душную яму. Но через час, когда им удалось поставить свои повозки рядом с возами односельчан, она забыла обо всем и утонула в радостно гомонящей толпе. Из общего гула, пронзительных выкриков, песен и громких разговоров вырывались пискливые звуки кларнета и фагота. Как громыхание далекой грозовой тучи, сотрясали воздух глухие удары барабанов. Всюду толкались мужчины, женщины, бегали дети, глазели разинув рты старики; снисходительно улыбаясь, важно прогуливались нарядные и гордые девушки и парни в городской одежде.

Севда со Стойко шли впереди, а за ними пробивали себе дорогу Димо с Димовицей и Казылбашиха. Уже темнело, и молодые торопились хоть немного потанцевать. Плясали в нескольких местах сразу. И везде хороводы были буйные и быстрые, словно танцующие состязались между собой. Севда и Стойко разыскали девушек и парней из своей деревни — они танцевали отдельно от других в сторонке. Рядом с ними кружились в танце девушки и парни из каких-то равнинных станимакских сел. Еще ниже, почти у самой реки, отплясывали краснощекие рупцы в красивой забавной одежде. Стойко наблюдал за танцорами, любуясь их ловкими, свободными и легкими движениями, а Севда загляделась на женские наряды. Обойдя все хороводы, посмотрев и подивившись, они возвратились к своим и тоже вошли в круг. Казылбашиха смотрела на них, сияя от радости. После того как они сделали два-три круга, она, все еще не отрывая от них взгляда, собралась уходить: ведь у телег остались только Юрталаниха и Алекси.

— Смотри, невестушка, — сказала она Димовице, отведя ее в сторону, — не оставляй их одних.

— Знаю, мама, знаю, — прошептала Димовица и взглянула на мужа, ротозейничавшего поодаль.

Севда и Стойко вернулись поздно, запыхавшиеся от усталости и счастья. Они улеглись спать, мечтая о завтрашнем дне, который должен был оправдать их большие, прекрасные надежды…

Беспокойный человеческий муравейник медленно затихал. Где-то высоко в горах шумел густой зеленый лес; его тихий, спокойный шепот тонул в журчании шаловливой реки…

Вершины гор посветлели, мрак стал сползать книзу, где тысячи богомольцев, взбодренные коротким, но здоровым сном этой летней ночи, снова зашевелились. Над пестрым, в беспорядке раскинувшимся лагерем поднимались волны многоголосого шума. Мычала волы, ржали кони, ревели ослы. Пока дорожки к реке не были заполнены народом, хозяева торопились напоить скот. Со стороны монастыря, где раскинулись торговые палатки, уже долетали пронзительные и настойчивые зазывания лоточников. С монастырского двора неслись частые глухие удары деревянного клепала. Над ущельем, потонувшим в густой утренней тени, торжественно и благостно зазвучали колокола.

— Господи! — услышав протяжный звон, забеспокоилась Юрталаниха и, вскинув глаза, широко перекрестилась. — Встала чуть свет, а до сих пор ничего не сделала. Мне же надо пойти за бараном…