Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Никак нельзя! По гостю и угощение, а сваты у нас вон какие!

— Да ты послушай, — уговаривал он, — вина и водки, что у нас осталось, хватит на свадьбу, зачем же еще покупать?

— Я одну дочь выдаю замуж! — обрывала его Казылбашиха.

— Коли одну, так надо разориться совсем? — сердился он.

— А по-твоему, нам сложа руки сидеть, чтобы Севда потом со стыда сгорела перед людьми?

— Почему же со стыда? — удивленно моргал он глазами.

— А что скажет сват Тошо, — сердито и назидательно продолжала она, — если мы встретим его гостей одной бутылкой водки? Да и у нас есть родня, она тоже придет… Что же, по-твоему, выгнать людей?

— Делай как знаешь! — говорил совсем сбитый с толку старик и уходил.

Как-то вечером они опять разговаривали на кухне о свадьбе, о расходах и очень смутились, когда Севда вдруг вошла со своим будущим свекром.

— Извините, я так зашел, — принялся Юрталан оправдывать свой неожиданный приход, но хозяйка не дала ему говорить.

— Что это ты, сват! — любезно и как бы даже слегка обиженно сказала Казылбашиха. — Наш дом — твой дом, заходи когда захочется. Что ж ты, приглашения будешь ждать, как чужой?.. Скрывать нам от тебя нечего.

— Я насчет свадьбы, — начал польщенный Юрталан. — Решить нужно, когда справлять будем, чтобы покончить с этим…

— Давай решать, сват, давай решать, — закивала головой Казылбашиха.

— Я кое-что надумал, хочу вот посоветоваться с вами.

— Делай как надумал, сват.

— Если будем живы-здоровы, давайте сыграем через воскресенье…

— Сыграем через воскресенье, — отозвалась, как эхо, старуха.

— И отпразднуем экономно, зачем деньгами швыряться, — сказал Юрталан, испытующе глядя на них.

— Правильно, сват, правильно! — подхватил ободренный Казылбаш и торжествующе посмотрел на жену. — Видишь? Говорил я тебе!

— Поедем в город, — продолжал Юрталан, — обвенчаем их там — и все. Мы, старики, назад, а они на поезде в Софию… погулять, свет посмотреть…

— Хорошо, сваток, хорошо! — совсем согласилась старуха. — Очень хорошо придумал.

Севда жила как в сказке. Любовь к Стойко, игры на посиделках, хороводы, встречи у колодца, за тростником, вечера в горнице, путешествие в Бачковский монастырь. Потом сватовство, о котором шумело все село, свадьба и поездка в Софию. Из этой поездки она вернулась ошеломленная, очарованная. В Софии они нашли Паню, двоюродного брата Стойко. Он учился там на адвоката. Паню повел их по городу, показал все городские чудеса. По приезде Севда целых два дня рассказывала матери об этом чудесном городе, где не разберешь, когда день, а когда ночь.

А после свадьбы чередой потянулись праздники, именины, угощения, каждый праздник молодые ходили в гости к Казылбашевым. Мать угощала их вкусными и обильными кушаньями, вином, годами хранившимся для таких случаев, суетилась около них, проворная и неутомимая, как девушка. После обеда ходили поглядеть на хоровод, стояли в сторонке, гордые и неприступные, потому что знали, что все смотрят на них и только о них и говорят. К Севде подходили то одна, то другая из старых подружек, поздравляли ее. В этих поздравлениях, в притворной любезности она улавливала злобу и зависть. «Пусть! — радовалась она. — Завидуют ведь не плохому, а хорошему».

У Юрталановых ей и вправду было хорошо: не так весело, как прежде, но зато теперь она жила в богатом доме, и все село указывало на нее пальцем. Просторный двор был обнесен высокой каменной стеной. Ночью его охраняли два больших злых пса. Когда забывали накормить этих верных сторожей, Юрталан сердился и кричал.

Юрталаниха была простая, глупая, бестолковая женщина, поэтому Севде не трудно было с первых же дней взять все хозяйство в свои руки. Она преобразила кухню, привела в порядок горницу, прибрала комнату, в которой днем находилась вся семья, а ночью спали старики. Она выбила пыль из их неряшливой постели, постлала им чистую простыню, на подушки надела наволочки. Видя эти перемены, Юрталан молчал, но Севда замечала, что он доволен. Хотя свекор был скрытным и неприветливым человеком, она догадывалась, о чем он думает, знала, что ему нравится и что нет.

— Нельзя выносить сор из избы, — говорил он при случае в присутствии снохи. — Подрались, поцапались — за порог ничего не должно выходить…

Однажды Стойко рассказал, как вызвали в общину Минко Коларова и как староста при всех срамил его за то, что он выгнал жену.

— Она жаловалась своей матери, за это он ее и прогнал! — бросил Юрталан, хмуро посматривая исподлобья. — Раз невестка начала плакаться матери на то, что было и чего не было, добра от нее не жди.

Он был скуп, дрожал над каждой копейкой, но на одежду денег не жалел.

— Надо одеваться как подобает!.. — сердился он, когда замечал, что кто-нибудь выходил из дома одетый кое-как. — Я не хочу, чтоб зубоскалили, глядя на ваши отрепья. На людях вы всегда должны быть наряжены, как на пасху. Когда-то человека встречали по одежке, а провожали по уму. Сейчас встречают по одежке, по одежке и провожают… Ум береги про себя, а другим наряды показывай.

Гостей Юрталан не любил — разве только каких-нибудь богатых и влиятельных. Поэтому в день своих именин он всегда старался куда-нибудь исчезнуть.

— Гость — чужая собака! — говорил он. — Ты его кормишь, а он на тебя лает.

Алекси был слабостью Юрталана. Из-за него он постоянно пробирал жену. Севда приласкала ребенка, сумела расположить к себе, ухаживала за ним, одевала и кормила. Он привязался к ней и ходил за ней повсюду, как собачонка, не обращая внимания на мать. Юрталаниха не умела ни сшить ему костюмчик, ни даже пуговицу пришить как следует, ни завтрак приготовить. А в этом году Алекси пошел в школу, и Юрталан постоянно повторял:

— Ученым его сделаю. Пусть другие не кичатся передо мной.

«Другие» был брат Юрталана Иван, которого он не очень жаловал. Недолюбливал он и сына его Паню за то, что тот не оказывал ему особого почтения как своему дяде и богатому человеку. И не только за это: Паню дружил с разными проходимцами и часто пускал по адресу дядюшки обидные словечки. Раза два Юрталан одалживал Ивану деньги и любил заметить при случае:

— Собаку кормишь, а она все на тебя лает.

Тодор злился на брата и завидовал ему — был тот человеком среднего достатка, а вот смог дать сыну образование и теперь гордился этим. «Доживу ли до того дня, когда и я увижу в своем доме ученого сына? — мечтательно спрашивал себя Юрталан. — Стойко остался неучем из-за войны, но с Алекси этого не будет!»

К порядкам в новом доме Севда привыкла и приспособилась быстро, без особого труда. Ей было легко потому, что она умела лучше Юрталанихи стряпать и шить, быстрее и аккуратней подметать и чистить, вовремя мыть и прибирать посуду. Только одно ее тяготило: приходилось работать до полуночи, а глаза у нее в поздний час сами собой слипались, и она клевала носом. Вздумалось свекрови соткать три одеяла: одно для Стойко, другое для Марии и третье для Алекси. Они пряли, мотали клубки, распутывали пряжу, резали старые тряпки. Томительно и скучно тянулись часы долгих зимних вечеров. Стойко рано уходил в свою комнату, батрак являлся только к ужину и вскоре исчезал, Алекси перелистывал букварь, чиркал по своей грифельной доске и засыпал на коленях у матери. Свекровь работала медленно, неспоро, но с увлечением, все что-то подсчитывала шепотом и только иногда глубоко и громко зевала. Редко кто раскрывал рот, чтоб сказать хоть слово. Юрталан молча лежал на постели и непрерывно курил. Его мучил застарелый сухой кашель, тревожили какие-то думы, тайные думы. Севда наблюдала, как он курил, тяжело вздыхал, вскакивал, подбегал к двери и опять валился на свое место.