Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах. Т.1

Каковы же итоги, которые были вынесены мною из постоянной борьбы с этим бесом, борьбы, которая мне самому казалась, чаще всего, бесплодной?

Первый итог. С несомненностью отличая и распознавая влияния этого беса, сознавая их пагубность и сознательно им сопротивляясь, я вынужден был сделать много усилий, направленных к добру, и эти усилия помогали мне в чем-то оставаться лучшим, чем я мог бы стать без борьбы, поддаваясь этим влияниям. Работа над собой, постоянная и упорная, приучала меня в те годы смотреть на себя как бы со стороны, требуя от себя отчетов и удерживая от крайностей, в которые могли увлечь меня эти, лишь наполовину сознаваемые, импульсы. Итог этот положительный.

Второй итог. Зарождение стремлений, противоречивших моей склонности к доброму началу и враждовавших с ним, постоянная необходимость подавлять их, скрывать и не давать им возможности развиваться и порабощать меня травмировали сознание, вызывали чувство постоянной внутренней несвободы и создали определяющее и пронесенное дальше, в долгие годы, убеждение в своей исключительности, исключительности в отрицательном смысле. Это — итог отрицательный.

И еще: в этот период установилось умение четко различать красивое и уродливое, белое и черное, здоровое и больное. И если собственный суд с несомненностью ставил меня в разряд отрицательных, больных и уродливых величин, то искреннее стремление к неосуществимому, к смене своего знака на знак противоположного значения сохраняло свою силу, и никакому жонглерству, никакому самообману, никаким компромиссам с этими знаками не могло быть места. Таков, как мне кажется, третий и, опять-таки, положительный итог всего, происходившего со мною в те годы.

— А потом она что, умерла? Да?

— Про лошадь не говорят — умерла…

— А как?

— Лошадь — пала.

— А корова?

— Корова околела…

— Ну… ну, а собака?

— Собака издохла.

— А остальные как же? Ну, вот бабочка: пала или околела?

— Бабочка скапутилась, — улыбается сестра.

— Скапустилась, — немедленно поправляю я: так мне кажется выразительнее.

В самом деле, вот она, на окне гостиной, маленькая «скапустившаяся» крапивница. Залетела, наверное, еще осенью и, оббив о стекла свою бархатистую оранжевую и черную пыльцу, долго, умирающими движениями, раскрывала и складывала уже прозрачные крылышки. С нею рядом, задрав запыленные скрюченные лапки, лежат несколько пчел. Здесь, внизу, давно не убирали и не открывали штор. Довольно холодно. Укрытая чехлами мебель сдвинута к стенам. Портреты запылились так, что их трудно отличить один от другого… Но сегодня с утра неожиданно нахлынуло все предпасхальное. Великий Пост на исходе. Страстная неделя уже началась. Всюду в доме уборка и чистка. Горничные сбились с ног, ставя самовары и таская ушатами горячую воду. Моют и натирают полы, сметают в углах паутину. Сколько пыли, сколько моли, сколько вещей, сошедших с мест, сколько дел у взрослых!

Чтобы я не мешал, меня уводят наверх, вооружают пыльной тряпкой, и я долго протираю точеную решеточку с круглыми шариками красного дерева у столика, стоящего под мамиными иконами. Потом привожу в порядок свои игрушки и полки с книгами. Это я уже умею. Покончив с этим, принимаюсь за уборку всей средней комнаты. Методику этого дела перенимаю у сестры — не раз наблюдал, как она это делает. Надо начать с одного из углов и постепенно двигаться, сгоняя все лишнее в общую кучу, а потом, когда будет вся комната убрана, тогда уже разобрать и эту кучу. Но у меня все идет хорошо лишь вначале. Куча растет, упирается, в нее попадают и стулья, и растрепанные книги, и игрушки — все, что не нашло еще себе места в грядущем задуманном порядке; надо гнать эту кучу все дальше к дверям, чтобы пока не мешала, но она уже не может двигаться дальше, а разобраться в ней я не в силах. Сестра занята: сняв ризы с икон, она до блеска их начищает и с помощью мамы вешает в угол к божнице расшитые деревенские полотенца. В каждом ящичке — с рукодельями, бисером, старыми письмами — все сортируется, перебирается… А за окном уже солнце прогрело проталинки. Сверкают сосульки под крышей, и льется весенняя капель. И ветер уже по-весеннему зашумел ветвями еще голых деревьев, на которых новой жизнью набухают тяжелые почки. Верба распушилась. В голубом небе резвятся жемчужно-розовые облака, такие легкие, какими они только и бывают в это недолгое время года… Вот и дома нам нужны такой же блеск и такая же свежесть. Этим захвачены все. Дымятся смоченные в кипятке тряпки, и мама едва успевает следить за прислугой, чтоб сгоряча не мазнули этакой тряпкой по отполированной поверхности какой-нибудь мебели, не протерли написанный маслом портрет… Уборка еще далеко не закончена, а в среднюю комнату уже приносят решета с яйцами: надо их красить. Извлекаются запасы линючих цветных тряпочек, обрывки кружев, луковая шелуха. Мокрая скорлупа обклеивается всем этим, затем каждое яйцо завертывается отдельно в кусочек полотна и заматывается нитками. А теперь — в кипяток, чтобы после варки из каждого такого бесформенного комочка, словно яркая бабочка из хризалиды, появилось уже настоящее пасхальное яичко. Аксюша, та просто варит яйца в отваре из луковой шелухи. Они получаются красивого ровного темно-вишневого цвета. После этого остается лишь протереть их для блеска тряпочкой, увлажненной прованским маслом, и готово. Но сколько же всякого дела еще! Вера протирает творог для пасхи. Это всегда делает именно она. Каждый год. Сквозь решето ползут и ползут ломкие беленькие червячки, падая в большие тазы. Сюда же сыплются яркие солнечные слитки яичных желтков, ваниль, истолченная с сахарной пудрой, и наконец низвергается лавина хорошо промытого изюма. В деревянные разборные формы осторожно, без единой складочки, укладывается полотно; в нем плотно утрамбовывается вся эта смесь, сверху кладется гнет, чаще всего — круглые камни-голыши, и готово: можно выносить на холод. Но деятельность не приостанавливается ни на минуту. Сбиваются в воздушную пену белки, протираются сыры из дичи, в бадейках пыхтит, пузырится, приподнимается тяжелое сдобное тесто куличное. Куличи — специальность Аксюши…

— А четверговую соль не забыли?

— Успокойся, все будет… Смотри, как он помнит.

— Дети страшно консервативны и всегда требуют соблюдения традиций. Мы были точно такие же, — уже маме говорит сестра…

Ну а как же? Четверговая черная соль, замешанная с желтком и заброшенная в тряпочке в горячую золу, — нечто чисто пасхальное. Тряпочка в золе сгорает, остается спеченный черный комок. С него очищают наружную корку с золой, остальное, разбитое в ступке, служит лучшей приправой к яйцам крутым, куличам с ветчиною. Разве это забудешь?