Пио Бароха - Алая заря

— Напился как свинья. Идем домой! Пошли!

— Что значит «пошли»? Зачем?

— Посмотри на себя. Едва на ногах стоишь.

— Какое тебе до меня дело? Буржуйская ты свинья… вот ты кто… и жмот. С твоей сестрой и с этой второй ты совсем зажмодел… и ты плохой друг.

— Ну, хорошо. Я буржуй, но от меня не несет, как из помойки.

— Да, но чем от меня разит? Вином… вином разит.

Хесус произносил слово «вином» словно хотел сказать «розами».

— Совести у тебя нет, — воскликнул Мануэль, — несчастный ты пьянчуга.

— А ты знаешь, почему я пью? Потому что у меня тоска, потому что жажда…

— Жажда к вину и к водке.

— Э, что с тобой говорить? Разве ты можешь понять? Я сирота…

— Не валяй дурака! Идем домой!

— Домой? Не желаю. Понимаешь, Мануэль, я не знаю, чего во мне больше, ума или сердца…

— Думаю, что больше всего в тебе глупости.

— Чудак. Самое главное место во мне, если хочешь знать, занимает желудок. И ты не лезь ко мне со своими штучками. Понял? Хоть ты и хороший типографщик, а мадридского обхождения в тебе ни на грош.

— Мне оно ни к чему.

— Почему ты не пьешь?

— Потому что не хочу.

— Ах, не хочешь? Знаю я тебя, сукин ты сын… Тебя тоже гложет тоска.

— Да, я такой же сирота, как и ты.

— Нет… ты просто–напросто буржуй… и во всем виновата она… а раньше ты был настоящий друг, но она забрала тебя в руки, и без нее ты не можешь шагу ступить.

— Ну, ладно, пусть забрала. Тебе–то что до этого? Когда они поравнялись с таверной на Широкой улице, Хесус остановился, прислонился к стене и вдруг решительно заявил, что не сдвинется с места.

— Хватит дурака валять! Идем! — сказал ему Мануэль. — Не то я сам поволоку тебя.

— Хоть убей — никуда не пойду.

— Что же ты будешь делать?

— Надо пропустить еще пару рюмок.

— Ну, как знаешь.

В этот момент мимо них быстрым шагом прошла какая–то женщина. Хесус рванулся к ней, женщина в испуге отпрянула и закричала.

— Он пьян, не обращайте на него внимания, — сказал Мануэль, став между ними.

— Ну, и что же из этого? — возразил Хесус. — Может, я приглашаю ее поужинать. Хочешь со мной поужинать, красавица?

— Нет.

— Почему же нет?

— Потому что спешу домой.

— В два часа ночи? Стоит ли спешить?

— Неужели два? — спросила девушка, обращаясь к Мануэлю.

— Около того.

Они проходили мимо университета и посмотрели на часы. Было ровно два. Девушка была явно смущена, некоторое время молчала, но потом вдруг решительно тряхнула головой и рассмеялась. Она была немного навеселе, в залитой вином блузке с рваными кружевами. Она рассказала, что вместе со своим женихом, сержантом, и с подружкой, у которой был свой кавалер, они отправились в «Четыре дороги». Там парни подпоили их, а кроме того, надули, сказав, что было шесть часов, когда пробило уже девять, а в час ночи сказали, что всего только девять. Она служит тут в одной семье и хотела вернуться вовремя, но раз уж так вышло, то теперь ей все равно.

— Что же ты будешь делать? — спросил ее Мануэль.

— Уйду из этого дома и подыщу другое место.

— Мы вот что сейчас сделаем, — сказал Хесус. — Все трое немедленно отправимся ужинать.

— Идет. Ужинать так ужинать, — воскликнула девушка, взяв Мануэля и Хесуса под руки.

— Браво! — закричал Хесус. — Да здравствуют храбрые женщины!

Мануэль колебался: дома его будут ждать… хотя, наверное, все уже легли.

— Была не была! — воскликнул он. — Идем ужинать!

Действительно, почему бы не пойти, тем более что девица недурна собой: вздернутый носик, пышная грудь, крутые бедра.

— Значит, от хозяев ты уходишь? — обратился к ней Мануэль.

— Что же мне остается делать?

— И правильно! — крикнул Хесус. — К черту хозяев… пусть им прислуживает собственная мамаша. Смерть буржуям!

— Потише — одернул его Мануэль. — Не то враз явятся полицейские.

— Пусть являются… Плевал я на полицейских и жандармов… и на гвардейцев. И я прямо говорю этой женщине, этому симпомпончику, что она вольна ходить в «Четыре дороги» с кем хочет: с сержантом, с солдатом или еще с кем. Разве мы не свободные люди? Правильно я говорю? Сеньоры хозяйки тоже заводят шуры–муры Правда, крошка?

— Еще как.

Девица крепко ухватила Мануэля за руку.

— А ты что ничего не скажешь?

— Бюст у тебя что надо — вот что я скажу.

— Бог не обидел. Разве плохо? — отвечала она со смехом. — Как тебя зовут?

— Мануэль.

— Чем занимаешься?

— Он, — вмешался Хесус, — буржуйская свинья… мечтает разбогатеть… и жениться на одной девице… завести закладную лавку… Ха–ха–ха!

— Не обращай на него внимания, — сказал Мануэль, — он сам не знает, что говорит. Как тебя зовут?

— Меня? Пака.

— Ты вправду служишь?

— Да.

Хесус пытался несколько раз обхватить девушку за талию и поцеловать.

— Полегче! Если этот тип будет приставать, я уйду.

Хесус обиделся и начал ругаться:

— Если хочешь знать, таких, как ты, у меня — завались. Поняла? А ты просто девка… и на таких, как ты, у меня в кармане всегда найдется пятерка… а этот тип, с которым ты идешь, трус и мокрая курица. Хочешь я его вздрючу и обломаю ему махалки?

Мануэль резко повернулся и схватил Хесуса за руку.

— Чего ты ерепенишься, — не видишь, что я шучу. Может, мне даже нравится, что ты подцепил ее. Может, мне и не нужна эта дешевка. Я ведь не ты. А я приглашу себе другую, и мы вместе поужинаем.

Действительно, он подхватил какую–то женщину, и вчетвером они зашли в харчевню на улице Орно–де–ля-Мата. Там было полно народу, и парень в синем фартуке проводил их в небольшую комнатку.

— Что будем заказывать? — спросил парень.

— Тащи нам, — сказал Хесус, — две порции жареной рыбы, котлеты на четверых, сыр и закажи кофе. Да! Пока суд да дело, тащи нам маслины и бутылку белого.

«Расплачиваться придется мне», — подумал Мануэль.

Принесли маслины и вино; Хесус налил бокалы. Женщина, которую пригласил Хесус, бледная, с блестящими черными волосами, уложенными в высокую прическу, с любопытством разглядывала девушку.

— Ты не из нашего полку?

— Как?

— Нет, нет, — вмешался Мануэль, — эта девушка служит. Расскажи–ка, — и Мануэль привлек к себе Паку, — что тебе нашептывают хозяева?

— Всякую всячину.

— А ты как отвечаешь?

— Я? Когда как.

— Ага! — пробормотал Мануэль. — Я вижу, сержант был у тебя не первый.

Девушка громко рассмеялась. Женщина отстранила руку Хесуса, пытавшегося обнять ее за талию.

— Без глупостей, — сказала она ему.

У нее был нездоровый цвет лица, а в движениях сквозила робость. В ней было какое–то чувство собственного достоинства, и она не походила на тех, кто родился для столь жалкой профессии. В ее черных глазах и ранних морщинах можно было прочесть усталость, бессонные ночи, безысходность — и все это было подернуто дымкой безразличия и апатии.