Пио Бароха - Алая заря

— Значит, ты служишь? — обратилась она к девушке.

— Да.

— Сколько же тебе лет?

— Восемнадцать.

— Моей дочери пятнадцать.

— Пятнадцать?

— Да.

— Никогда бы не подумала, что у вас такая дочь.

— Да, да. Я уже старая. Мне уже тридцать четыре. Девочка живет в Авиле, у моих родителей. Я не хочу, чтобы она жила со мной, а старики мои — люди бедные. Когда случаются деньги, я им посылаю,

Хесус вдруг посерьезнел и стал расспрашивать, как она живет.

— Год назад я ждала ребенка, и мне тащили его щипцами, — рассказывала женщина — С того самого времени я и болею, а несколько месяцев тому назад заразилась тифом, меня отправили в госпиталь Серро–дель–Пимьенто, там меня обобрали до нитки, я вышла голая–босая и от отчаяния хотела наложить на себя руки.

— Вы хотели себя убить? — вскрикнула девушка, р Да.

— Что же вы сделали?

— Собрала спичечные головки, насыпала в стакан с водкой, разболтала и выпила. Господи, какие это были муки! Пришел врач, дал рвотное. Дней пять я отлеживалась, обливаясь потом.

— Неужели не было другого выхода? — спросила служанка.

— Ты даже не можешь себе представить, что у нас за жизнь. Если я сегодня ничего не заработала, завтра я вынуждена заложить вот эту блузку, и, хотя она стоит три дуро, мне дают за нее каких–нибудь две песеты. Я не говорю уже о грубостях мужчин… Послушайся меня, дочка, как бы тебе ни было плохо, держись за свое место, помни, что нам живется еще хуже.

Хесус сказал, что его мутит, и вышел из комнаты.

— И вы не могли найти никакой работы? — спросил Мануэль.

— Работу? Куда же я пойду? У меня и сил таких нет… недостаток крови. И потом, если ты привыкла к крепким словечкам и к выпивке, то сразу распознают, кто ты есть. Будь я здоровой, могла бы стать кормилицей. У меня до сих пор молоко есть. Ты меня извини, милая, — сказала она, обращаясь к девушке, расстегнула кофточку, обнажила грудь и взяла пальцами сосок. — А теперь у меня все порченое, — прибавила она. — Если бы я могла пристроить дочь в какую–нибудь мастерскую или отдать в прислуги, мне больше ничего и не надо. Но уж как не повезет в жизни…

Разговор шел о печальных вещах, и каждый поведал о своих горестях. Вдруг они услышали голос Хесуса.

— Помогите! Помогите! — кричал он.

— Что там стряслось? — забеспокоился Мануэль и вышел в коридор.

— Помогите! Помогите! — орал Хесус.

Мануэль столкнулся в коридоре с официантом.

— Что за шум? — спросил он у парня.

— Наверное, это ваш приятель; он только что спрашивал меня, где уборная; не знаю, что там могло случиться.

Они прошли через кухню.

— Выпустите! — кричал Хесус. — Помогите! Помогите! Меня заперли.

Он колотил в дверь руками и ногами.

Но ведь тут не заперто, — сказал официант. Он открыл дверь, и в коридор выскочил испуганный Хесус.

Мануэль не мог удержаться от смеха при виде своего товарища: он был весь перепачкан известкой, волосы стояли дыбом, а на лице написан ужас.

Хесус попробовал несколько раз открыть и закрыть дверь и, убедившись, что никто его не запирал, успокоился.

— Пойдем выпьем кофе, — сказал Мануэль, — и надо собираться, уже поздно. Подсчитайте нам, — попросил он официанта.

Это не твоя забота, — воскликнул Хесус, — платить буду я.

— У тебя есть монеты?

— Видел! — И Хесус показал Мануэлю несколько дуро.

— Откуда ты берешь деньги?

— Ишь ты! Так я тебе и сказал… больно любопытный.

— Не иначе как вы с сеньором Кануто делаете фальшивые деньги.

— Знаем мы вас! Ты хочешь выведать у меня секрет… но, дудки!

Они выпили кофе, потом по нескольку рюмок водки и парами вышли из харчевни.

— Ты куда? — спросил Мануэль девушку.

— Я? Домой.

— Может быть, пойдешь со мной?

— Вот еще! Я не из таких. Что это вы себе вообразили?

— Ну, ладно, ладно. Ступай куда хочешь. Прощай.

Девушка остановилась и потом окликнула:

— Мануэль!

— Иди, иди.

— Мануэль! — снова позвала она.

— Чего тебе?

— Приходи в следующее воскресенье.

— Куда?

— К моей сестре.

Девушка сказала адрес.

— Ладно, прощай.

Она снова подошла к нему, подставила щеку, и Мануэль поцеловал ее. Он хотел было обнять ее, но девушка рассмеялась и убежала.

Когда Мануэль пришел домой, Сальвадора еще шила. Роч мирно спал, устроившись на столе под лампой; сквозь приоткрытые створки балкона просачивался бледный утренней свет.

— Неужели ты так долго вел переговоры с заказчиком? — спросила Сальвадора.

— Нет.

И он рассказал ей, что произошло.

Так как уже рассвело, Мануэль не стал ложиться. Он вышел на улицу и по дороге в мастерскую вдруг увидел Хесуса. Тот сидел в воротах одного из домов на улице Сан—Бернардо, рядом вертелся бездомный пес и лизал ему руки. Хесус гладил собаку и что–то пространно объяснял ей.

Англичанин хочет повелевать. — Расы. — Машины. — Хорошие идеи, заманчивые планы

Однажды, в дождливый февральский вечер, едва Мануэль расположился в своей конторке и зажег свет, к дому подъехал экипаж, и в типографии появился Роберт.

— Привет! Как поживаешь?

— Хорошо. А вы как? Какими судьбами? В такую погоду!

— Привез тебе заказ.

— Неужели?

Я встретил своего старого издателя, мы разговорились о делах, и тут я вспомнил о твоей типографии.

— Вы хотите сказать: о нашей типографии? .

— Совершенно верно: о нашей типографии. Он жаловался, что ему плохо печатают книги. «Я знаю, — сказал я ему, — одного печатника, который отлично работает». — «Скажите ему, чтобы зашел ко мне», — ответил он.

— Что же нужно сделать?

— Напечатать книги с рисунками, таблицами и цифрами. Рисунки сумеешь сделать?

— Конечно.

— Тогда сегодня или завтра зайди к нему.

— Непременно. Еще бы не пойти! Придется нанять еще одного наборщика.

— Много работы?

— Да.

— А зарабатываешь мало?

— Рабочие теперь все в профсоюзах, трудно с ними.

— Ты раньше состоял в профсоюзе?

— Нет.

— Значит, ты не социалист?

— Очень надо!

— Может быть, ты анархист?

— Во всяком случае, анархизм мне больше по душе, чем социализм.

— Это понятно. Мальчишкам всегда больше нравится играть в тореро, чем ходить в школу. Какой же вид анархии ты исповедуешь?

— Никакой.

— И правильно делаешь. Анархия для всех — ничто. Для одного человека — это свобода. Знаешь, как можно добиться свободы? Во–первых, надо иметь деньги, во–вторых, надо уметь мыслить. Масса, толпа сами по себе ничего не значат. Руководство должны осуществлять избранные, и если каждый из них является самостоятельно мыслящим индивидом, то между ними происходит свободный обмен идеями, возникает взаимная симпатия. Они–то и должны всем управлять. Законы будут обязательны только для всякого сброда, для тех, кто не способен обрести личную свободу.