Пио Бароха - Алая заря

— Ну, в наше время это невозможно, дон Роберт.

— Разумеется, потому что все решает сила.

— Я думаю, прошлое никогда не возвратится.

— Отчего же нет? Всякая вещь может снова появиться при соответствующих условиях. Кельтский клан, например, даже в свое время далеко отставал от греческого или римского города, но очень возможно, что через несколько столетий мы снова заживем наподобие старого кельтского клана. Если со временем научатся передавать электрическую энергию на сотни километров, а средства передвижения достигнут небывалых скоростей, неужели мы будем по–прежнему ютиться в тесных городских трущобах? Конечно нет. Люди будут селиться на вольном воздухе группами по десять — двенадцать семейств, которые хорошо знают друг друга и относятся друг к другу с приязнью, образуя подобие единого клана, связанного с другим кланами трамвайным и железнодорожным сообщением. Так происходит уже в наших промышленных районах. Несколько лет назад возникли огромные фабричные центры, а сегодня в фабричном деле и в машинной технике происходит настоящая революция. Вместо концентрации наблюдается процесс рассредоточения, и когда получение энергии в любом месте станет доступным и выгодным делом, прежние промышленные центры перестанут существовать. Ни в физическом, ни в духовном мире не может быть застоя: все меняется. И я повторяю: прогрессивный деспотизм явился бы благом для сегодняшней Испании.

— Может быть, все так и будет, но я уверен, что мы ничего подобного не увидим.

— Во всяком случае, это возможно. Итак, общество мы преобразовали, и я могу откланяться. Не забудь зайти к издателю.

— Не забуду.

— Отлично. Прощай, Мануэль.

— Прощайте, дон Роберт.

— Относись к анархистским делам как к занятию спортом. Не слишком увлекайся.

— Ко всему этому я отношусь спокойно.

— Вот, вот. Крайности — это всегда плохо. А в анархизме, который к тому же преследуется правительством, есть две крайности: во–первых, его исповедуют люди, не умеющие жить, а во–вторых, жулики, живущие за счет других. Полагаю, что и то и другое достаточно неприятно. Ну, прощай!

Роберт быстро вышел, сел в экипаж, и лошади затрусили рысцой по улице.

Добропорядочный рабочий–социалист. — Хесус разоблачен. — Какую пользу приносят мертвецы

Вместо нового наборщика, о котором сначала подумывал Мануэль, он пригласил метранпажа и не раскаялся в этом. Для руководства типографией у Мануэля не было достаточных способностей, а кроме того, он сильно уставал и от работы в мастерской, и от беготни до заказчикам.

Метранпаж, которого Мануэль ввел в свой дом, был крепкий плотный мужчина лет тридцати с лишним, образованный, начиненный социалистическими идеями. Звали его Пепе Моралес.

Он являл собой тип умного, степенного рабочего, который хорошо знал свое дело, отличался большой сноровкой, никогда не выходил из себя и был точен как часы. Как только Моралес приступил к исполнению своих обязанностей, дела в типографии стали налаживаться.

Мануэль чувствовал себя теперь свободнее и даже мог позволить себе немного поболтать после обеда.

Во дворе росло одно–единственное фиговое деревцо. Сальвадора и Игнасия упросили хозяина снять во дворике каменный покров, чтобы разбить там небольшой садик. Они расчистили место в углу двора и посадили две виноградные лозы и еще кое–какие растения, подаренные сеньором Кануто из своего сада.

В погожие дни все семейство в сопровождении Киса и Роча спускалось во двор. Там кудахтали куры, между ними разгуливал надменный петух с пуговичными глазками, а с чердака доносилось воркование голубей.

Через некоторое время, после того как Моралес нанялся в типографию, он решил нанести Мануэлю визит вместе с женой и детьми. Жена метранпажа, очень милая женщина, скоро завела большую дружбу с Сальвадорой. Они охотно делились друг с другом своими заботами и огорчениями.

Мануэль между тем не очень преуспел в своих любовных делах; какая–то невидимая черта разделяла молодых людей. Много раз Мануэль укладывался слать с твердым намерением, что завтра он окончательно все выяснит, но наступало утро, и решительный разговор откладывался: на пути осуществления плана вставали всякого рода мелкие препятствия. «Однако нужно же когда–нибудь решиться», — говорил он сам себе.

Порой ему казалось, что Сальвадора что–то от него скрывает, что она в кого–то влюблена и тогда он пристально смотрел на нее, стараясь понять, в чем дело. Она замечала эти взгляды и в свою очередь не спускала с него глаз, как бы желая сказать: «Мне нечего от тебя скрывать, я вся как на ладони».

«В конце концов, можно подождать, пока не наладятся материальные дела», — думал Мануэль.

Иногда, непонятно почему, Сальвадора вдруг вспыхивала и смущенно улыбалась…

Однажды она рассказала Мануэлю об одном странном случае:

— Вчера с вечера я долго не могла уснуть и вдруг услышала на чердаке шаги Хесуса. Я прислушалась: скоро раздались осторожные шаги на лестнице — похоже, что он шел босиком, — а потом хлопнула входная дверь. Я встала, выглянула в окно и увидела Хесуса. Он шел вверх по улице Магеллана. Я снова легла и стала ждать, когда он вернется, но незаметно уснула. Сегодня Игнасия чистила одежду Хесуса. Брюки и сапоги были покрыты грязью, словно он бродил по пашне.

— Куда это он мог ходить? — спросил Мануэль.

— Не знаю, но, наверное, не на добрые дела.

— Надо будет последить. В следующий раз, как услышишь, что он уходит, позови меня.

Однажды в полночь Мануэль проснулся, словно от толчка. Сверху, из комнаты Хесуса, доносился какой–то шум. Мануэль приподнялся на постели и некоторое время прислушивался. Вот легкие, осторожные шаги, потом — скрип ступеней. Он встал, быстро оделся и подошел к двери. На лестнице никого не было. Он открыл балкон и увидел Хесуса, когда тот выходил на улицу. Мануэль быстро сбегал по лестнице и отпер дверь, которая почему–то оказалась закрытой.

Хесус скоро свернул в переулок, где разлилось целое море грязи. Мануэль следовал за ним в отдалении. Была страшная темень. Сверху сыпал мелкий холодный дождь. Когда Хесус достиг конца переулка, упиравшегося в стену улицы Магеллана, он тихо свистнул; послышался ответный сигнал. Тогда Хесус свернул налево, прошел вдоль полуразрушенной кладбищенской стены, остановился, посмотрел по сторонам, убедился, что за ним никто не следит, взобрался на стену и скрылся за нею. Через некоторое время ту же операцию проделал еще один человек. Мануэль стал ждать, что будет дальше.

Постояв в засаде еще немного и увидев, что больше никто не появляется, он направился к тому месту, где только что скрылись Хесус и незнакомец. Один неловкий шаг, и Мануэль ступил в какое–то жидкое месиво. Едва волоча ноги, сразу отяжелевшие от налипшей грязи, он подошел к ограде. Через брешь в стене было видно запущенное кладбище, где в рассеянном свете звезд тускло поблескивали белые надгробия.