Нгуен Хонг - Избранное

Она утирала их, но слезы капали снова и снова, застилая туманом глаза. Все вокруг нее, казалось, исчезло, растворилось в полумраке, только четыре свечи, зажженные перед изваянием божьей матери, горели необычайно ярко, сливаясь в светлый ореол, похожий на золотой нимб восходящего солнца.

Хозяева, увлекшись, не обращали внимания на Бинь, и она могла предаться своей скорби. Слезы сильнее хлынули из глаз, спазмы сдавили горло, Бинь не в силах была вымолвить ни слова. Она страдала, она раскаивалась…

Когда чтение кончилось, Бинь торопливо вытерла слезы, но ей все еще хотелось плакать. Хозяин погасил две свечи. Женщина сходила на кухню и принесла на подносе чашки с ароматным куриным супом. Хозяин разбудил Нама и пригласил его к столу. Нам был очень голоден и сразу принялся за еду, Бинь тоже взяла ложку, чтоб не обидеть хозяев, хотя у нее совсем пропал аппетит.

Старший сын хозяев, мирно спавший на лежанке, услыхав звон посуды, проснулся. Он взял себе самую большую чашку и уселся рядом с Намом. Хозяева весело разговаривали с гостями. На расспросы Бинь, как они живут, чем торгуют, хозяйка ответила скороговоркой:

— Что греха таить, живем мы с мужем да двое детей на выручку от нашей лавки с напитками. Другим-то, может, и не хватило б, а мы бережливы, господу молимся, вот и сводим концы с концами.

— А сколько вы зарабатываете?

— В будний день — одно хао, в базарные дни и в праздники — два-три хао, не больше.

— И этого вам хватает?

Женщина засмеялась:

— Конечно, сами понимаете — нелегко. Но слава богу, не голодаем. Еще вот кормим несколько свиней, есть у нас и огородик, так, отовсюду понемногу, глядишь, и можно перебиться. А одной торговлей, конечно, не проживешь.

Бинь уже давно привыкла тратить деньги, не считая и ни о чем не задумываясь. Она позабыла, как тяжело и скудно живут в деревне. Забыла, как когда-то давно, обливаясь потом, тащила на коромысле корзины с рисом далеко-далеко на базар и выручала каких-нибудь жалких пять су, а если не было спроса на рис, то и того меньше.

Вдруг малыш, лежавший на руках у хозяина, громко заплакал. Женщина взяла его у отца и стала баюкать, приговаривая:

— А-ай! Маленький хочет кушать. Ох, горе! В доме есть вкусная курятинка, а у нас нет зубов, чем же нам кушать мясо? Вот старший братик наш все и съел.

Она дала малышу грудь. Ребенок принялся сосать, громко причмокивая, как поросенок. Бинь, растроганная, взглянула на мужа, который, покончив с супом, сидел, опершись спиной о стену, и дымил сигаретой. Она с болью вспоминала своего сына, проданного родителями, и другого, который умер прежде, чем увидел свет. С грустью смотрела она, как мать целовала пухленькие румяные щечки ребенка, а хозяин с нежностью глядел на жену и малыша. Да, эти люди самые счастливые на всем белом свете, а она несчастнейший на земле человек…

Женщина покормила ребенка, потом, приветливо улыбнувшись, обратилась к гостям:

— Уже поздно, прошу вас, уважаемый, ложитесь вместе с мужем, а вы, дорогая, устраивайтесь и отдыхайте здесь на кровати.

— Как удачно, — подхватил хозяин, — мы купили недавно пару хороших циновок и только вчера вечером постирали их.

Бинь поблагодарила и улеглась на кровать возле окна. Скоро она уснула. Вдруг где-то в соседнем доме громко запел петух. Бинь проснулась и больше не могла сомкнуть глаз.

Петух давно смолк. На дворе шумел ветер, барабанил по крыше дождь. Мирное дыхание спящих вновь разбудило в душе Бинь жажду чистой, спокойной жизни, пусть нелегкой и бедной, но зато честной.

Увы! Она знала, мечтам ее не суждено сбыться.

Лишь иногда, если ей повезет, как сегодня, она сможет побыть в кругу счастливой чужой семьи, а потом ей нужно будет снова идти куда-то…

Вот уже полмесяца, как Восьмая Бинь вернулась в Намдинь и сняла небольшой домик у пристани Танде.

Сегодня она снова проснулась очень рано и долго стояла в дверях, ожидая Нама. Пароход сделал уже два рейса, и каждый рейс длился три дня, а Нам все не возвращался.

Громкое чириканье воробьев, доносившееся с улицы, почему-то раздражало Бинь. Яркий свет разливающегося утра казался ей печальным и тусклым, как прощальные лучи заходящего солнца.

Поев, Бинь отправилась на базар.

Потом наступил день… подошел вечер…

А в это время пароход Хайфон — Намдинь, дождавшись, пока прибыла вода в реке, снялся наконец с мели, дал протяжный гудок и пошел полным ходом.

Обрадованные пассажиры громко шумели. Многие из них плыли в Намдинь на праздник и боялись опоздать. Нам тоже обрадовался, но совсем по другой причине: во-первых, ему удалось смыться от одного дотошного легавого, который прилип к нему и чуть не накрыл возле Хайфона, а потом на глаза ему попался отличный товар.

Неподалеку от него, в конце палубы, сидела женщина, уже в летах, одетая довольно бедно, а рядом с ней ребенок — сущий клад. На шее у него под золотым обручем болтался медальон из золота, на руках и ногах были золотые браслеты. При виде всего этого богатства у Нама даже глаза разбежались. «Загнать такую уйму золота — и трахнуть в шаукдиа!.. Если подряд десять раз пофартит, самый первый игрок на свете и тот спасует перед Намом из Сайгона!»

Но старая женщина была очень осторожна. Сколько Нам ни ловчил, ему и приблизиться к ребенку не удалось. Он вздрогнул, услыхав, как старуха стращает малыша: «Будешь бегать — злая собака откусит твои красивенькие браслеты».

Мальчишке явно жилось как у Христа за пазухой. Личико у него было белее яичной скорлупы и самой белой муки, ручки и ножки — розовенькие и полные. Судя по всему, ему было лет пять или шесть, в этом возрасте дети любят бегать, прыгать и всюду совать свой нос. Но проклятая старуха все время держала его при себе и не спускала с него глаз.

Пароход давно уже проплыл Шуой и Хой и скоро должен был подойти к Танде. Стрелки на часах в машинном отделении показывали десять.

Десять часов… Темнота, опускавшаяся над рекою, становилась все гуще.

Вдруг старуха взяла малыша на руки и спустилась с ним ни нижнюю палубу. С тревогой смотрела она в сторону Намдиня, где еще светлел край неба.

— О боже! Как долго тянется время! — прошептала она.

Нам неслышно, как тень, подошел к ней вплотную. Она обернулась, но не успела даже взглянуть на него, как он изо всей силы ударил ее кулаком в живот.

Раздался крик. Нам пнул ее ногой, схватил ребенка и бросился с ним в воду. Женщина истошно кричала. Пассажиры, сбежавшиеся на шум, с изумлением следили за еле заметными в темноте двумя головами, которые, подпрыгивая на волнах, уплывали все дальше и дальше и вскоре совсем исчезли из виду.

Женщина билась в истерике.

Пассажиры шумно обсуждали случившееся. И только один человек в европейском костюме не говорил ни слова. Он молча стоял рядом с матерью ребенка. Потом он прислонился спиной к борту и задумался, нахмурив брови.