Эрнст Гофман - Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

— Идем, идем! — шептал ужаснувшийся Бальтазар, потому что видел, как лягушка превратилась в старуху. Взглянув на другую сторону, он увидал, что и другая лягушка стала теперь маленьким старичонкой, занимавшимся выщипыванием дурной травы.

Перед домом расстилался прекраснейший лужок, на котором паслись оба единорога. Воздух звучал дивными аккордами.

— Видишь ли, слышишь ли? — сказал Бальтазар Фабиану.

— Вижу двух маленьких лошаденок, слышу звуки эоловых арф.

Прекрасная и вместе простая архитектура одноэтажного сельского домика привела Бальтазара в восхищение. Он потянул за шнурок звонка, дверь отворилась в ту же минуту, и вместо придверника явилась большая, золотистая, очень похожая на страуса птица.

— Посмотри, — сказал Фабиан Бальтазару, — что это за чудная ливрея. Что, если б нам вздумалось дать этому швейцару на водку, как бы он без рук положил наш подарок в карман жилета? Любезнейший, доложи об нас г. доктору, — прибавил он, обратившись к страусу и схватив его за богатое жабо из пушистых, блестящих перьев.

— Кваррр! — крикнул страус и схватил Фабиана за палец.

— Чёрт возьми! — воскликнул Фабиан. — Да этот швейцар проклятая птица!

В это самое время отворилась дверь в залу, и сам доктор вышел на встречу друзьям. Это был низенький, худенький, бледный человечек в длинном, желтом, шелковом шлафроке, в маленькой бархатной шапочке, из-под которой рассыпались длинными локонами прекраснейшие волосы. На ногах были у него красные сапожки с шнурками и с опушкой из пестрого меха или птичьего пуха — этого невозможно было разобрать. Лицо его выражало внутреннее спокойствие и добродушие; только то было странно, что, вглядевшись хорошенько, казалось, что из него выглядывало, как бы из стеклянного футляра, другое, меньшее личико.

— Господа, я увидал вас в окно, — начал Проспер Альпанус с приятной улыбкой и несколько протяжно. — Впрочем, я знал и без того, что вы посетите меня. Прошу покорно.

Проспер Альпанус ввел их в высокую круглую комнату, завешанную со всех сторон светло-голубыми гардинами. Свет, проходивший в окно, находившееся в самой вершине купола, падал прямо на стоявший посередине гладко выполированный мраморный стол, поддерживаемый сфинксом. Более ничего не было особенного в комнате.

— Чем могу я служить вам? — спросил Альпапус.

Тут Бальтазар рассказал все, что случилось с самого первого появления Циннобера в Керепесе и заключил уверением, как возникло в нем твердое убеждение, что он, Проспер Альпапус, благодетельный маг, и может уничтожить злые чары гадкого карлика.

Проспер задумался.

— По всему, что вы рассказали, — начал он после минутного молчания торжественно, — нет никакого сомнения, что Циннобер действительно в связи с таинственными силами. Но прежде всего надо узнать врага, против которого идешь; причины, действия которых хочешь уничтожить. Очень может быть, что Циннобер просто гном. Мы сейчас увидим.

Проспер потянул за один из шнурков, висевших вокруг потолка; одна из гардин распахнулась: за ней показалось множество больших фолиантов в блестящих золотистых переплетах и прекрасная, легонькая лесенка из кедрового дерева спустилась вниз. Альпанус взобрался на нее, снял с верхней полки один из фолиантов и, тщательно смахнув с него пыль пучком павлиньих перьев, положил на мраморный стол.

— Это трактат о гномах, — сказал он. — Тут изображены они все. Может быть, в числе их мы найдем и враждебного вам Циннобера, и тогда он в наших руках.

Когда Проспер раскрыл книгу, друзья увидали множество раскрашенных изображений преуродливейших человечков с ужаснейшими рожицами. Но только что доктор прикоснулся к первому изображению, оно зашевелилось, выскочило из листка и запрыгало по столу, прищелкивая пальчиками, делая ножками удивительнейшие пируэты и антрша и припевая: «Квирр, квапп, пирр, папп», до тех пор, пока Проспер не взял его за головку и не положил опять в книгу, в которой оно тотчас же разгладилось и сделалось по-прежнему картинкой.

Так пересмотрели они все изображения, бывшие в книге, и Бальтазар не раз готов уже был вскрикнуть: вот Циннобер; но всякий раз, всмотревшись хорошенько, замечал, что ошибался.

— Странно, — сказал Альпанус, закрывая книгу. — Но, может быть, Циннобер земляной дух. Посмотрим.

Тут он взобрался опять на кедровую лесенку с удивительным проворством и снял другой фолиант.

— В этой книге, — сказал он, кладя ее на мраморный стол, — изображения земляных духов. Может быть, мы здесь поймаем Циннобера.

Друзья увидали опять множество раскрашенных изображений, ужасно гадких темно-желтых чудищ. Когда Проспер к ним прикасался, они поднимали плаксивое кваканье, выползали медленно из листка и, ворча и стеная копошились на столе до тех пор, пока доктор не вложил их опять в книгу.

И между ними Бальтазар не нашел Циннобера.

— Странно, — сказал доктор и погрузился в думу.

— Царем жуков, — продолжал он после минутного молчания, — он не может быть; мне известно, что он занят в другом месте. Маршалом пауков также; конечно, этот не красивее, но умнее и искуснее, и к тому ж живет своими собственными трудами и не присвоивает чужих действий. Удивительно, очень удивительно.

Тут он задумался опять. Между тем вокруг раздавались какие-то звуки, то простые, то сливавшиеся в полные аккорды.

— У вас везде и беспрестанно прекрасная музыка, любезнейший доктор, — сказал Фабиан.

Проспер Альпанус, казалось, не обращал решительно никакого внимания на Фабиана и вместо ответа устремил глаза на Бальтазара, протянул к нему обе руки и начал как бы кропить его невидимыми каплями. Наконец он схватил его за обе руки и сказал дружественно:

— Только чистейшее созвучие психического начала в законе дуализма содействует операции, к которой я теперь предполагаю приступить. Следуйте за мной.

Друзья прошли с доктором несколько комнат, в которых не встретили ничего замечательного, кроме небольшого числа странных животных, занимавшихся чтением, письмом, живописью, танцеваньем. Наконец растворились двери последней комнаты, и они остановились перед непроницаемой завесой, за которой Проспер исчез в то же мгновение, оставив их в совершенной темноте. Через несколько минут завеса распахнулась — друзья стояли, по-видимому, в овальной зале, в магическом полусвете. Глядя на стены, взор терялся в беспредельных зеленых рощах и цветущих долинах, орошаемых журчащими ручейками. Какой-то чудный аромат волновался по комнате и, казалось, разносил сладостные звуки гармоники. Проспер Альпанус явился весь в белом, как брамин, и поставил посредине залы большое круглое зеркало, на которое накинул флёр.

— Бальтазар, — сказал он глухим, торжественным голосом. — Подойдите к этому зеркалу. Устремите все ваши мысли к Кандиде и пожелайте всей силой души, чтоб она показалась вам в мгновение, которое теперь существует во времени и в пространстве.