Чарльз Сноу - Лакировка

Ехали они с полицейской скоростью и вскоре уже мчались по одной из широких улиц Ист-Энда — низкие здания, убогие лавчонки с лупящейся краской, еврейские фамилии, звезды Давида. Шинглер, сидевший рядом с Брайерсом на заднем сиденье, попытался завязать разговор. Но Брайерс отмалчивался. Ему хватало собственных мыслей.

Главный корпус больницы, массивный и темный, построенный в конце прошлого века, их не интересовал. Владения Моргана находились в переулке — небольшие скученные здания, послевоенный конгломерат, даже два дома из готовых деталей. Большая яркая вывеска, как на пивной или на заманивающей прихожан церкви, гласила: «Кафедра судебной медицины и патологической анатомии». Пусть владения Моргана были неказисты, но он ими гордился.

Когда они вышли из машин, он сказал Брайерсу:

— Откладывать незачем, верно?

При взгляде со стороны могло показаться, что никто из них особенно не спешит. Но торопливость — это обычная ошибка начинающих. Брайерс и Морган поддерживали ровный темп без рывков и остановок. Их встретил кто-то из сотрудников Моргана с двумя конвертами, адресованными старшему суперинтенденту Брайерсу. Брайерс быстро проглядел их содержимое и протянул листки Шинглеру. Скотленд-Ярд прислал сведения о леди Эшбрук. Чисто формальные: возраст, первый и второй браки, фамилии родственников.

Вслед за Морганом они вошли в морг — обширный, освещенный плафонами зал с мраморными столами, белый, безликий. И в помещение поменьше с одним столом, сверкающим под лампой дневного света. Там их ждал заведующий моргом, фамилия которого оказалась Агню. Он был уже в халате, не белом, а оливково-зеленом. Зайдя за перегородку, они и Морган надели такие же халаты. На стене висели маски, но Морган и сам не надел маску и им не предложил. Про него рассказывали, будто он произносит перед студентами целые речи, убеждая их, что обоняние — чрезвычайно важное чувство и нечего затыкать нос.

Из боковой комнаты, которую Морган отвел под свою секционную, был виден учебный зал. Они все встали вокруг единственного стола — сам Морган, еще один прозектор, заведующий моргом и лаборант, Брайерс, Шинглер и фотограф. Труп усадили в кресло около стола. Выглядел он точно так же, как в гостиной, — одетый, нетронутый.

— Начинаем? — сказал Морган.

— Начинаем. — Брайерс кивнул.

— От головы и вниз. Волосы, конечно, сбреем потом.

Камера защелкала — вид головы спереди, сбоку, сверху.

— Снимки повреждений, — машинально попросил Брайерс.

— Мне нужны мазки. Немедленно отправьте их мушиным ребятам, — сказал Морган, повернувшись к Агню. — Скажите, что срочно.

Мазки из носа и рта: сгустки крови и слизи, шевелящиеся личинки.

— Тоже мушиным ребятам.

Опять защелкала камера.

— Теперь раздевайте. Надо выяснить, не надели ли на нее что-нибудь после того, как она была убита. Не торопитесь.

Это сказал Морган. А Брайерс прибавил:

— Фотографии каждого этапа.

Бережно, с хирургической осторожностью молоток был извлечем из раны. Фотографии повреждений. Затем Агню с помощником начали снимать одежду. Это оказалось просто. Из-за жары она оделась очень легко. Сняли платье, и Морган остановил их, чтобы осмотреть синяки на шее и плечах.

— Большого усилия не прилагалось, — сказал он Брайерсу вполголоса.

Все это время Шинглер шептал в свой диктофон.

Под платьем шелковая комбинация.

— Видимых пятен нет, — сказал Агню.

— Проверьте, — ответил Морган.

Легкий бюстгальтер, очень легкий пояс.

— Ей он был ни к чему, — пробормотал Морган. — Сколько ей было лет?

Брайерс ответил.

— Черт побери, она сумела сохранить фигуру! — буркнул Морган.

Без одежды тело не казалось таким худым, только ноги ниже колен выглядели как палки.

— Кстати, а кто она такая? — тихо спросил Морган у Брайерса.

Брайерс ответил.

— Черт! — воскликнул Морган в первый раз полным голосом. — Знать среди знати! — В его интонациях вдруг появилась обычно несвойственная ему уэльсская напевность. Очевидно, это была какая-то шутка, непонятная остальным.

Снимаются чулки. Шелковое трико.

— Проверьте их. Найдете мочу. Мне надо знать, нет ли чего-нибудь еще.

Эти инструкции были излишними — Агню не уступал ему в опытности.

— Ну, значит, так, — сказал Морган. — Подготовьте, пожалуйста. Десяти минут хватит?

— Должно хватить, — неторопливо сказал Агню.

— А мы пока выйдем. — И Морган увел их из секционной. Снаружи он сказал Брайерсу: — Можете выкурить сигарету.

Морган прекрасно знал, что Брайерс, заядлый курильщик, все утро был обречен на воздержание. Теперь он тотчас вытащил пачку. Они с Морганом против обыкновения молчали, и только Шинглер, весь подобранный, такой же глянцевитый, как его каштановые волосы, пытался поддержать разговор. Он был наблюдателен, находчив, и его приходилось слушать.

— Дадим им четверть часа, — сказал Морган, словно ждал опоздавших гостей. Но повел их назад в секционную на три минуты раньше.

Труп был уложен на столе, волосы на голове и теле сбриты. Без волос голова казалась очень маленькой. Тело выглядело чистым, худым, но не исхудалым — молодым. Как уже отметил Морган, сохранилась она для своих лет на редкость хорошо. Впрочем, через его руки прошли бесчисленные тела, и он успел убедиться в том, что знатоки любви обнаружили давным-давно: лица, как правило, стареют, но тела — далеко не всегда. Для некоторых это оказывалось приятным открытием.

— Ну хорошо, — сказал Морган. Он раздул ноздри и раздувал их еще несколько раз на протяжении следующего получаса. Как и в гостиной, чуть тянуло сладковатым запахом разложения. Но больше пока — ничего. За исключением еще одного слабого нюанса, без которого он предпочел бы обойтись, — оставшегося после предыдущего вскрытия запаха формалина.

Брайерс и Шинглер не сразу поняли, что Агню уже снимает черепную крышку. Он вынул мозг и самым обыденным движением подал Моргану, который несколько секунд его рассматривал, а потом сказал:

— Два удара. Второй ее убил бы. Если бы она уже не умерла.

Дальше Морган продолжал сам. При такого рода вскрытии был вполне допустим разрез от гортани до лобка. И Морган его сделал. Чаще он предпочитает большой у-образный разрез, думал Брайерс, следя за ним. Морган извлек сердце и легкие.

— Ни единого признака. Никакой патологии. Она была покрепче многих из нас, — сказал он с легкой завистью.

Внутренние органы аккуратно укладывались в раковине. Печень, почки. На желудке он задержался.

— Им займемся поподробнее. Почему бы и не узнать, что она ела последний раз в жизни. — Он вставил палец в одно из отверстий. — Вот это могло ее немного беспокоить. Ничего патологического, я бы сказал. Просто поизносилось. Но удовольствия мало.