Чарльз Сноу - Лакировка

В гостиную леди Эшбрук Брайерс вошел один.

— Дайте мне десять минут, — вполголоса сказал он Шинглеру.

На шаг не дойдя до трупа, он остановился. Все его чувства были напряжены. Как и Хамфри менее чем за два часа до него, он накапливал впечатления. Некоторые из них совпадали с впечатлениями Хамфри, хотя были более целенаправленными и подробными: Брайерс не впервые осматривал разгромленную комнату. Но некоторые его мысли отличались от мыслей Хамфри. Подозрение еще не выкристаллизовалось и пока оставалось, так сказать, растворенным где-то в глубине его сознания.

Он стоял совершенно неподвижно, и только его взгляд, сначала задержавшись на трупе, теперь скользил по комнате. Брайерс был дальнозорок и мелкие предметы, рассыпанные по полу шагах в двадцати от него, различал во всех деталях, словно на увеличенной фотографии.

Он не делал никаких заметок. Записывание на месте происшествия ему мешало. Оно нарушало полноту наблюдений и словно вовсе стирало впечатления, которые вырисовывались было где-то на периферии сознания. А может быть, тут не обошлось и без тщеславия: он верил в свою память. Хотя у него в кармане лежал диктофон, пользовался он им редко и предпочитал сообщать краткие замечания Шинглеру, который записывал их на свой диктофон.

Минуты через две он позвал Шинглера:

— Ну как, готовы?

Шинглер вошел с полицейским фотографом. Защелкала камера Никогда в прошлом леди Эшбрук не фотографировали столько раз подряд и под столькими углами, даже когда ее, молодую светскую красавицу, поймали репортеры после ужина с принцем Уэльским. После того, как фотограф кончил снимать труп, Брайерс сказал Шинглеру, какие снимки комнаты ему нужны, и камера продолжала щелкать.

В девять пятьдесят полицейский, дежуривший снаружи, впустил в гостиную раскрасневшегося человека с чемоданчиком в руке. Он начал с того, что снял пиджак в бросил его в дверь на руки полицейского.

— В такую жару только этим и заниматься, — сказал он приятным тенором, — Извините, что задержался, Фрэнк.

— А когда вы не задерживались?

На самом же деле приехать быстрее он физически не мог. Это был Оуэн Морган, профессор судебной медицины, которого с обычным для англосаксов отсутствием оригинальности, когда дело касается прозвищ, разумеется, прозвали Таффи. Он был плотно сложен, белокур, круглолиц. Они с Брайерсом часто работали вместе, питали друг к другу большое уважение и дружбу, в которой пряталась какая-то взаимная бережность. Каждый считал другого мастером своего дела, и у них была потребность выражать это словесным фехтованием или, как говорили когда-то, дружеским поддразниванием. Ни тому, ни другому оно, в сущноста, не шло.

— Полагаю, тут уже натворили все, что было можно, — начал Морган тоном глубокой озабоченности. (Он имел в виду не жертву и не хаос на полу.)

— Ну, конечно, все здесь покрыто отпечатками наших пальцев и подошв, — подхватил Брайерс.

— На самом-то деле, профессор, — сказал Шинглер умиротворяющим голосом (интонации выдавали в нем уроженца южного берега Темзы), — никто ни до чего не прикасался. Все оставлено до вас.

— И на том спасибо, — буркнул Морган словно с раздражением.

Шинглера он видел в первый раз, и Брайерс их познакомил.

— Ну, посмотрим, — сказал Морган.

Он натянул на руки почти прозрачные перчатки, со слоновьей грацией прошел между валяющимися на полу безделушками и наклонился над трупом. Его руки, неожиданно маленькие при такой массивной грудной клетке и животе, двигались быстро, ловко, умело. Он вывернул веко, осмотрел раны на голове, втянул носом воздух, точно человек, откупоривший бутылку редкого вина. Согнул и разогнул мертвую руку — она сгибалась очень легко, окоченение полностью прошло. Он оттянул воротник платья и обнажил синяк на плече. Осторожно провел пальцами по шее, хмыкнул и сказал:

— Ну, по моей части тут немного. — Он обернулся к Брайерсу. — Соображать придется вам, а не мне. Или вы уже все знаете?

Брайерс покачал головой.

— Нет уж, расскажите вы нам. За что, собственно, вы деньги получаете?

— Господи! — взорвался Морган. — Ну почему вам, полицейским, не читают курса по медицине? При условии, конечно, что вы способны в чем-то разобраться. Вы на ее лицо смотрели? Неужели не увидели пятен? И на веках? Яснее ясного. Мне тут делать нечего.

— Нет, серьезно. По-вашему, ее задушили?

— Само собой. Когда женщина в таком возрасте, это нетрудно. Она сопротивлялась. Есть два-три синяка. Но в таком возрасте от сопротивления мало толку. Мне нужны фотографии синяков. Еще до вскрытия.

— Нам они тоже понадобятся, — сказал Брайерс. — Но ведь ей проломили голову?

— После смерти.

— Сразу или позже?

— Трудно сказать. Крови не очень много. Почти сразу.

— Припадок бешенства? Мы с этим уже сталкивались, верно?

— Верно.

Они оба привыкли к тому, что порой происходит после убийства. И оба сказали бы, что в большинстве случаев предпочтительнее широкую публику об этом не оповещать.

— Конечно, было мочеиспускание, — заметил Морган, хотя они не видели, чтобы он это проверил. Но у него было острое обоняние. — Однако дефекации, по моему, не произошло. По-видимому, кишечник не расслабился.

— Следы спермы?

— Это я смогу вам сказать только в больнице.

И к таким возможностям они привыкли. Технические термины переводили все в более абстрактный, клинический план.

Брайерс задал еще несколько вопросов. Нашлись вопросы и у Шинглера, который не хотел остаться в стороне. Перемещали ли труп после убийства и ударов по голове? Судя по крови на полу и пятнай мочи — нет.

— Другими словами, — сказал Шинглер, — он, по-вашему, просто убил ее, потом разбил ей голову и больше ее не трогал.

— Примерно так.

— А уточнить, когда она была убита, возможно? — спросил Брайерс.

— Это тоже придется отложить до больницы, времени прошло столько, что температура ничего не даст. А вот личинки могут что-нибудь сказать. От мушиных ребят толку все больше: вы же видели, на что они способны. Кладка, конечно, была обильной, а в такую жару личинки развиваются быстро. Вот они. На глаз я бы сказал, что смерть наступила тридцать шесть часов назад плюс-минус три-четыре часа. Значит, вечером в субботу. Не исключено, что время удастся установить и точнее. Послушайте, вы здесь кончили? Пора бы браться за серьезную работу.

Брайерс позвал трассолога и попросил взять еще несколько проб с пола и со стен вокруг трупа. Затем труп уложили на носилки и снесли вниз. На тротуаре стояла кучка зевак — новость уже облетела площадь и ее окрестности. Небольшой автомобильный кортеж тронулся в путь: впереди санитарная машина, затем казенный автомобиль Брайерса и Морган в собственной машине.