Чарльз Сноу - Лакировка

Это было вполне здравое обобщение, но неприменимое к данному случаю, в последние сутки от Флэмсона Брайерсу было больше пользы, чём от всех остальных, вместе взятых. Хамфри не знал и не мог знать, что ядро группы, включая самого Брайерса, озадачено и растеряно. Это стало особенно ясно, когда Брайерс обсуждал положение наедине со своими ближайшими помощниками. С самого начала каждый, старательно избегая упоминать об этом вслух, про себя думал, что завещание подскажет им что-нибудь конкретное. Однако накануне им сообщили его содержание. Ничего сколько-нибудь полезного.

Завещание было сугубо обычным. По словам поверенного леди Эшбрук, оно практически повторяло предыдущее — только была исключена статья, касавшаяся какого-то ее американского знакомого, который недавно умер. Все завещанные суммы были невелики: 200 фунтов Марии, 300 фунтов доктору Перримену, 200 фунтов парикмахеру. Лоузби — ничего, только пометка, что о нем она позаботилась при жизни. Вещи были тщательно распределены. Все не очень ценные. Подсвечники — Селии, другое серебро — разным знакомым, пара графинов и ковровые дорожки — Хамфри. Картины не упоминались. Остальное имущество было оставлено Имперскому фонду борьбы с раком.

«Остальное имущество», поскольку ничего крупного отдельно завещано не было, подразумевало практически все ее состояние, включая аренду дома на еще не истекшую часть срока, картины и драгоценности. Вот тут-то и выяснилось обстоятельство, смутившее полицию, а затем — когда о нем стало известно — удивившее всех знакомых леди Эшбрук. Ее поверенные сочли возможным предупредить Брайерса заранее. Ее наследство оказалось весьма незначительным. Против ожиданий у нее не было никаких денег. Общая стоимость наследства вряд ли составит и пятьдесят тысяч фунтов. Завещание и неожиданное отсутствие богатства явились для группы Брайерса очень неприятным сюрпризом.

— Мотива тут ни на грош, — сказал Шинглер. А потом добавил: — Разве что для ракового фонда. Может, они ее и прикончили. — Натянутая шутка была принята холодно, и он поспешил поправиться: — Хорошо еще, что мы не сбросили со счета профессионалов.

— Об этом и речи не было, — сказал Брайерс. При всей его кажущейся непосредственности после неудач он становился непроницаемым.

— Ну, не знаю. — Флэмсон смотрел прямо перед собой туманным взглядом и никак не мог облечь свои мысли в слова. — Не сходится это. Концы с концами не сходятся.

— Правильно, Джордж. — Брайерс ничем не выдал собственных мыслей, но уловил ход мыслей Флэмсона.

Он старался ободрить своих помощников, заразить их своей энергией. В таких случаях остается только одно — продолжать делать то, что они делают. Остальные не знали, притворялся ли он или действительно что-то предугадал. Вероятнее всего нет, как он сказал позднее. И упрекнул себя за тупость. Этот новый оборот дела, который как будто заводил в тупик, должен был бы подсказать ему многое. А вот Флэмсон, простая душа, втихомолку заподозрил, что некоторые слишком уж простые на вид вещи не могут быть настолько просты.

В гостиной Хамфри Фрэнк Брайерс расположился удобно, но внутренне ни на секунду не расслаблялся. По выражению его лица ничего нельзя было прочесть и уж тем более догадаться, как продвигается расследование. Подобно всем, кто создан для действий, он был поглощен непосредственными действиями. Можно было сказать, что он слишком занят, чтобы размышлять, или же, наоборот, что он слишком занят размышлениями. Что-то вроде мании, но тем не менее он научился контролировать свой темп. После того, как Хамфри вторично побывал в участке, прошло несколько дней. Брайерс так и не воспользовался приглашением Хамфри заходить в любое время, и Хамфри еще раз пригласил его, уже на определенный вечер, потому что с ним хотел познакомиться Алек Лурия.

Лурия коллекционировал способных людей, особенно если их профессия была ему плохо знакома. Брайерс не рвался демонстрировать себя, но и против ничего не имел. Он согласился прийти и сказал, что ему не надо объяснять, кто такой Лурия — он это имя уже знает. Брайерс приехал на пятнадцать минут раньше назначенного часа, и не случайно. С Хамфри он мог поговорить так, как не стал бы говорить с чужим человеком, а когда Брайерс вел расследование, у него была потребность выговориться. Однако Хамфри прекрасно понимал, что он хотя и говорит свободно, тем не менее взвешивает каждое свое слово. Сообщал он (если употребить старое клише службы безопасности) не больше, чем Хамфри требовалось знать, или, точнее, не больше, чем ему полезно было знать. То есть полезно для Брайерса. Если бы Хамфри слышал, как оперативная группа обсуждала завещание, он, конечно, задумался бы, чувствуют ли люди, которых он знает, что над ними нависает угроза. Теперь же для него, простого зрителя, все ограничивалось ощущением какой-то тягостной неясности, словно где-то далеко рокотал гром.

Брайерс сидел в кресле, рядом на кофейном столике стояла рюмка виски. Хамфри мог бы побиться об заклад, что Брайерс, как бы он ни благодушествовал, до конца вечера выпьет еще только одну рюмку — ни меньше ни больше. Он сказал:

— Ребята работают. Прочесывают все дома в этом районе. До Пимлико. Проверяют всех известных нам уголовников, а на задворках вокзала их порядком наберется. Потом повторяют всю операцию для перепроверки. У меня стол уже весь завален рапортами. Будь я социологом, Хамфри, я бы черт знает сколько узнал про нравы и обычаи обитателей здешних мест. И особенно о том, чем они занимались на протяжении трех-четырех часов в некий субботний вечер.

— Ну и как? — спросил Хамфри. У него было ощущение, что его недооценивают. Этот разговор велся не ради того, чтобы он узнал что-нибудь новое.

— Пока еще рано. — Брайерс посмотрел прямо на Хамфри. Возможно, именно сейчас он решал, быть откровенным или нет. Он продолжал: — Одну из ее десятифунтовых банкнот мы нашли. В выручке магазина.

Брайерс снова сосредоточенно посмотрел на Хамфри.

— Во время нашего первого разговора я ведь дал вам понять, что в деле есть кое-какие странности? Так?

— Возможно, и дали, — сказал Хамфри. — Но чтобы уловить это, требовался человек столь же сообразительный, как вы сами.

— Ну, вы в свое время особой тупостью не отличались, — весело возразил Брайерс и добавил: — Кое-что в этой комнате было странным. Интересно, вы заметили? — И тут же перешел на другое: — Ребята даром времени не теряют. И скоро начнут работать по соседству. Собственно говоря, они уже побывали на Итонской площади.

— Там-то зачем?

Брайерс улыбнулся широкой злокозненной улыбкой.

— Политический расчет, и ничего больше. Уж если нам придется перерыть Пимлико, то почему бы заодно не попортить крови…