Чарльз Сноу - Лакировка

— Я стараюсь быть честной, — сказала она. — Только это труднее, чем хотелось бы.

— Я тебе доверяю, ты знаешь, — сказал он.

— Да, знаю. И я доверяю тебе. Абсолютно. Но все равно это трудно. Я хочу тебя всего, целиком, — вдруг вырвалось у нее. — Мы ведь подходим друг для друга, правда? — Она сказала это чуть неуверенно: ей было очень нужно, чтобы он ответил то, что ответил:

— Я это давно знаю.

— По-моему, и я давно. Только я боялась, что вдруг обманываю себя. Ведь я не такая уж находка, верно?

— Ты слишком строга к себе…

— Вовсе нет. Но нельзя сказать, чтобы мужчины дрались из-за меня.

— Потому что дураки. — Хамфри уловил ее недоверие к себе как к женщине и решил ему не потакать.

— Спасибо. — Выражение ее лица было непривычно кротким. — Но все равно, я знаю, что мы созданы друг для друга. Это чудо, но я не могу не верить в него. Иногда. И потому было бы еще чудесней, чем я даже мечтала, дать тебе все, что ты хочешь. Но я не могу, пока не могу — вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты должен быть терпелив. Я тебя ужасно люблю, но я ведь не вполне свободна.

Хамфри сказал напряженно, но мягко:

— Ты все еще его любишь?

— Нет. Не так, как тебя. Но, прожив с человеком пятнадцать лет, невозможно порвать все связи сразу. Я все-таки должна о нем позаботиться. Любовь моя, ты сильный человек. И всегда умел обходиться без чужой помощи, ведь так?

Очень близко, слишком близко к тому, что сказал Лурия в тот вечер в пивной, думал Хамфри, а она повторяла:

— Ты же все можешь сам. По-настоящему. — Она улыбнулась в ответ на его улыбку, но механически. — А он — нет. Он совсем беспомощен.

— Но, согласись, так не может продолжаться вечно.

— Нет, — сказала она громко, — речь не об этом. Я что-нибудь придумаю. Я долго не выдержу. Особенно если ты хочешь, чтобы я была только с тобой.

— Для меня тут нет никаких «если», — сказал Хамфри. — И ты это знаешь не хуже меня. А вот для тебя? Ты же не можешь сказать мне, когда ты хотя бы надеешься стать свободной. Даже сегодня, сейчас не можешь. Ведь так?

— Не сердись на меня, потерпи еще немножко. Обещаю тебе. Я тебя люблю, и я все сделаю.

Хамфри глядел на нее и верил. Более того, он хотел верить. Любовь всегда несет в себе спокойную убежденность, противостоящую неопределенности будущего.

— А пока… — начала она с твердостью, которой не чувствовала.

— Что пока?

— Пока тебе придется довольствоваться тем, что у нас есть.

Он глядел на нее не отвечая.

— Ты так хорошо умеешь извлекать всю полноту даже из немногого, — сказала она, словно упрашивая. — Ты же сам знаешь, что у тебя талант быть счастливым.

— Если так, — ответил Хамфри на этот раз с обычной своей улыбкой, — то, должен признаться, я очень ловко его скрывал. — Он добавил: — Девочка моя, это у тебя талант быть счастливой. Какого я ни у кого не встречал. Именно это, в частности, мне сразу в тебе понравилось.

Но к ней уже вернулись обычная решимость, смелость и трезвость.

— Будем надеяться, — сказала она, — что он пригодится нам обоим. — И продолжала: — Пока я еще не могу сделать всего…

— «Пока» — очень долгий срок.

— У нас будет не так уж мало. Я почти всегда могу найти время. Вот как сегодня. И подольше.

— Он что-нибудь знает?

— Не имею ни малейшего представления.

— Правда?

— Тебе я лгать не стала бы. Не имею ни малейшего представления. Никаких вопросов он задавать не будет. Мы можем видеться очень часто.

— Лучше, чем ничего! — Это было сказано с саркастической нежностью.

— Да, да. Постель — когда хочешь. Я ведь уже сказала. — Она нахально ухмыльнулась, как мартышка. — Полезно обоим.

— Да.

— Не думай, будто я не знаю, что не даю тебе всего, чего ты хочешь. Ты ведь никогда не получал полностью того, чего хотел, ведь так? Господи, не понимаю почему! Уж ты-то был создан прожить хорошую жизнь.

— Господь тут ни при чем, — сказал Хамфри. — Если кто-нибудь и виноват, то я сам. Что-то не так в характере, в душевном складе. В общем, что-то да не так.

— Чепуха, милый. Чистейшая чепуха. Просто не повезло! — Она помолчала, а потом сказала, заставляя себя признаться: — Мне ведь тоже мало доставалось того, чего я хотела.

— Я догадывался.

Она поколебалась.

— Мне неприятно быть нелояльной по отношению к нему, — сказала она. — Даже теперь. Но пойми одно: душевной близости между нами не было. С самого начала. Даже в том, что, казалось бы, зависело от меня. Ты, наверное, считаешь, что я была очень практичной? Вовсе нет. В юности у меня были всякие заветные мечты.

Хамфри снова вспомнил рассуждения и советы Алека Лурии. И пожалел, что Алек Лурия не может послушать этот разговор.

А Кейт продолжала:

— Ты знаешь, как он всегда заботится о своем здоровье?

Хамфри засмеялся.

— Ну, так года четыре назад, — сказала Кейт, — когда мне было лет тридцать пять — тридцать шесть, он поговорил со мной очень серьезно. Он беспокоился из-за своего давления. Он посоветовался с врачом. Необходимо принять меры, чтобы его давление не повышалось. Иначе он не сможет мыслить. Иначе его жизнь может оборваться раньше срока. И потому он вынужден спросить меня, буду ли я возражать, если мы прекратим супружеские отношения.

Хамфри не сомневался, что Монти употребил именно эти слова.

— Хотя прекращать особенно было нечего.

— А что ты ответила? — спросил Хамфри просто и нежно.

— Согласилась, конечно. Я считала, что обязана со всем соглашаться. Хотя это было не так-то уж легко. Я ведь не то чтобы очень холодная женщина. Как ты, возможно, только что обнаружил.

Она фыркнула, он тоже засмеялся. Удовлетворенно и, может быть, с предвкушением.

Вскоре можно было вернуться в постель. Они ничего по-настоящему не выяснили. Она попыталась объяснить, но что, собственно? Обещания на будущее… Но они верили друг другу и — более того — испытывали безмятежную радость, словно хотя бы сегодня им достаточно было одного настоящего.

Им надоели объяснения, как бывает после супружеской ссоры, хотя они не ссорились. И вот тогда рассеянно, словно чтобы переменить тему, Хамфри заговорил про Сьюзен. Он уже давно полагался на Кейт как на надежную союзницу, а теперь это разумелось само собой. И он рассказал все, что полиция знала или подозревала о том, где была Сьюзен вечером в ту субботу.

— Довольно-таки неожиданно! — Кейт кивнула, внимательно глядя на него.

— Не понимаю?

— Ты правда веришь, что это была Сьюзен? Болталась во дворе?

— Ты ее гораздо лучше знаешь, чем я. Как по-твоему?

Она стала расспрашивать его про алиби Лоузби. Неопровержимо, сказал он. Весь тот вечер, а возможно, и весь следующий день Лоузби провел с беднягой Гимсоном. Лоузби меньше всего можно было назвать чистым, но в одном отношении он чист: в тот вечер он не входил в дом своей бабушки.