Леони Мейергоф - Пентезилея. Книга для женщин в часы мужененавистничества

— Чего ты хочешь, мой милый? — спросила она снисходительно.

— Черт подери! — выпалил рыбак. — Что же, собственно говоря, мы муж и жена или нет?!

Царица невольно покраснела и сказала ледяным тоном:

— Как только у нас будет время для личных дел, я предоставлю министру рассматривать эти бумаги. Пока же я попрошу не задерживать хода дел подобными пустяками.

Итак, бедный рыбак стоял и ждал. Но больше десяти часов он не мог выдержать. Он был как на иголках. С беспорядочными мыслями в голове и до крайности выведенный из себя, он покинул дом и, несмотря на бурю, град и дождь, бросился к морю.

Между тем, ярость стихий достигла высшего напряжения. С темного неба хлынули потоки воды и в бешеном круговороте кружились над волнами, которые, как бы крича о помощи, выставляли белые пенистые руки. Земля колебалась под ударами. Вою и реву из ее глубины отвечали ужасные раскаты грома сверху.

Шатаясь, старался рыбак держаться на ногах и прерывающимся голосом кричал в бушующую стихию:

— Вот тебе и на! — торжествовала рыбка, выплывая на поверхность моря как раз вблизи рыбака. — Ну, какую же жену ты хочешь теперь?

— Жену? одну жену? — в отчаянии воскликнул рыбак. — Теперь я вижу, что одна никогда не бывает самой настоящей. Я должен иметь выбор! Большой выбор! Я хочу иметь святую Урсулу со всеми ее одиннадцатью тысячами дев!

Тогда раздался ужасный гром. И вдруг все затихло. Из успокоившихся волн выглянула золотая рыбка и холодным насмешливым тоном сказала:

— Пойди домой — там опять сидит твоя одноглазая.

Так оно и было. Вернувшись в хижину, рыбак нашел свою первую жену, которая от блаженства не могла произнести ни одного упрека и только всхлипывала от радости.

Совершенно пораженный, он благосклонно позволил себя обнять. И так они остались вместе на всю жизнь.

И это было самое правильное.

— … Он ушел! — в отчаянии воскликнула Венера, как будто только теперь в ее сознании мелькнула мысль о неотвратимом. Ее божественные глаза медленно наполнились слезами.

— Он ушел! — печально повторили ее прислужницы. Все они любили Тангейзера.

Услышав подтверждение своему горю из уст других, Венера, рыдая, бросилась на свое пурпуровое ложе и плакала, закрывшись тяжелыми золотистыми волосами.

Никто не осмелился издать звука.

Вдруг завеса на двери поднялась. Вошедший кудрявый мальчик золотой лютней придержал тяжелую материю и глазами спросил, что такое с его госпожой. Несмотря на предостерегающий знак прислужниц, он прокрался ближе, принес скамеечку и безмолвно уселся около ложа. Он смотрел на белые плечи Венеры, беззвучно вздрагивавшие от рыданий, и, точно вопрошая, тихо дотронулся до струн лютни.

При мягком звуке арпеджио Венера встрепенулась, и ее взгляд выражал: «Ты мучаешь меня!»

Поплакав некоторое время еще сильнее, она успокоилась, вызывающе подняла голову и взглянула на мальчика.

Он начал печальную прелюдию и затем запел сладким, звучным голосом.

Вот что пел мальчик:

«Он ушел, осчастлививший и осчастливленный!

Он разорвал расшитый жемчугом покров опьянения, так что жемчуг рассыпался слезами.

Прельщенный горячей сладостью любви, убежал он к суровому холоду, от мягких подушек — к твердым выступам скал.

Но он снова вернется! Кто любит любовь, а не возлюбленную — тот вернется. Он тянется от счастья к счастью и не замечает, что вокруг него круглая решетка.

Для своей песни певцу необходима смена страданий и счастья, горечи и сладости. А твой возлюбленный — певец.

Он снова вернется!»

Мальчик умолк. Удивленная, смотрела Венера на чистое, ничего не подозревающее лицо ребенка.

— Кто научил тебя этому, дитя? — спросила она, подымая голову.

Но мальчик смутился, стал угрюмым и выскользнул из комнаты, так как не знал, что ответить.

Тангейзер в это время пел свою песню на земле перед прекрасной Елизаветой Тюренгенской. Но его сердце певца не давало ему успокоиться. В самопожертвовании и раскаянии искал он мира и успокоения, не зная, что мир и успокоение созданы не для сердца певца.

В далекой Венгрии он нашел глубокую пещеру и вошел в нее. Это был другой вход в грот Венеры. Подземные ходы к нему простирались через все страны и всюду вели к нему двери.

Венера вышла к нему навстречу, но он не узнал ее, хотя она ничего не изменила в своей внешности, кроме краски волос. С некоторых пор она красила их в черный цвет…

Для ближайшего свидания она выкрасит их в каштановый.

Каждый психолог может поручиться, что Дон Жуан, подобно всякому другому, питал серьезные намерения к своей первой любви. По крайней мере, в первое время.

Убежденно клялся он в вечной верности и, выпив с девушкой первый бокал шампанского, стал откровенным и заговорил даже о женитьбе.

Она только отхлебнула от бокала и потому не потеряла рассудка.

— Ведь ты слишком молод, глупышка, — сказала она, нежно улыбаясь. Вероятно, ее звали Инессой. Ее волосы были золотисто-белокурые, а глаза как темные бархатные фиалки.

Он вспыхнул и невольно потряс шпагой.

— Слишком молод? Черт возьми! Ты считаешь меня за глупого мальчика?

— Нет. Но ты меня считаешь глупой девочкой.

Она крепко сжала его руку и приложила к своим губам.

— Я слишком люблю тебя, чтобы выйти за тебя замуж. Когда-нибудь ты мне будешь за это очень благодарен…

И она успокоила его своим самым верным способом.

Ее предсказание сбылось. Дон Жуан дожил до того дня, когда счел за счастье отказ Инессы. Это был тот день, когда он почувствовал, что любит во второй раз.

Он доказал Инессе свою благодарность, покинув ее.

Вместо того, чтобы счесть это вполне законным, Инесса пришла в отчаяние и, заливаясь горючими слезами, раскаивалась в том, что не вышла замуж за возлюбленного. Так глупы бывают умные девушки, особенно в любви.

Возможно, что вторая звалась Конхитой. Когда она распускала свои темные волосы, то они достигали до пола. Ее глаза сверкали черным пламенем.

С ней он уже не говорил о женитьбе. Он стал старше.

Так как она слепо молилась на него и верила каждому его слову, то он изливал на нее все свои настроения. Особенное удовольствие доставляло ему внушать ей, что она совершенно недостойна его. Если он хотел, чтобы она плакала, то писал в ее присутствии письма к Инессе. Он писал, что был счастлив только с нею и что горько раскаивается в том, что покинул ее ради Конхиты. И такие письма он прочитывал Конхите.