Леони Мейергоф - Пентезилея. Книга для женщин в часы мужененавистничества

И они взялись за руки и в веселом праздничном хороводе кружились вокруг старого камня.

А месяц, высмеявший самого себя за то, что его ожидание услышать нечто новое снова не сбылось, стал серьезным и с наслаждением и радостью взирал на милое зрелище.

И при этом он думал, что судьба таких жалких мужчин, как Раймонд, Гуго и Генрих, слишком хороша и жаль, что они были любимы и получили последний поцелуй от таких женщин…

— Будь проклята! — воскликнул он, так как его лодка наткнулась на подводный камень и чуть-чуть не перевернулась. Поток увлек ее так близко к берегу, что сидящий в ней одним прыжком мог бы очутиться на твердой земле. Тем не менее, он предпочел остаться в лодке и снова вглядываться вверх, откуда доносилось к нему звучное пение и где, подобно золотому знамени, развевались от ветра длинные волосы, освещенные солнцем.

Она окончила строфу своей дикой фантастической песни. Он воспользовался этим моментом, чтобы снова повторить свое проклятие и на этот раз так громко, что она не могла не услышать его.

Пораженная, она стала прислушиваться, опершись руками на арфу, и, наклонившись, всматривалась вдаль, чтобы увидеть кричащего.

Он увидел пару чистых, детски удивленных девичьих глаз. Он ожидал губительного взора сирены и потому, пораженный неожиданностью, на мгновение остался безмолвным.

— Это меня ты проклинаешь? — воскликнула она и спустилась несколько ниже, чтобы лучше рассмотреть того, кто ее обидел.

Она была в тысячу раз красивее, чем он представлял ее себе, но настолько отличалась от образа, составившегося в его воображении, что, заикаясь, он спросил:

— Но ведь ты не Лорелея?

— Конечно, я Лорелея, — ответила она с невинным вопросительным выражением во взоре.

Несколько мгновений он молча глядел на нее.

И только когда она повторила свой вопрос, почему он ее проклинает, он вспомнил то, о чем хотел ей сказать. И его прежнее возмущение вернулось.

— Почему?! — и его глаза засверкали уничтожающим пламенем. — Потому что ты заманила меня взглянуть вверх, так что я чуть не погиб! Одним больше — какое тебе до этого дело! Твоя песнь зазвучит еще победнее над водной могилой всех тех, кто погиб у твоей скалы!

— Разве здесь утонули люди? — спросила она испуганно.

— Не разыгрывай невинности! — гневно воскликнул он. — Ведь ты все прекрасно знаешь. Твоими сверкающими волосами и песней ты заманиваешь и смущаешь нас. Ты хочешь нас уничтожить. Говорят, что утопающие слышат твой торжествующий смех!

Чуждо и недоумевающе глядела на него Лорелея. Она молчала. Наконец спокойно повернулась и стала взбираться вверх по ступеням скалы.

— Стой! — закричал он повелительно. — Почему ты не оправдываешься?

Она остановилась еще раз.

— Ты сам должен был бы оправдываться, — сказала она с упреком своим мягким бархатным голосом, — ведь ты обвиняешь меня, хотя я ни в чем не виновата. Что знаешь ты обо мне?!

Оцепенев, он смотрел на ее белое девичье личико и забыл весь словарь своего негодования. Его глаза следили за волнистыми золотыми линиями ее длинных волос, легкие прядки которых колыхались от ветра.

— Останься! — повторил он. На этот раз он сказал тихо и голос его дрожал.

— Что с тобой? — спросила она удивленно.

И он упал перед ней на колени. Подобно горячему потоку, вырывались у него слова, что он прощает ей все, все, что она причинила другим, все… даже то, что она подвергла опасности его самого. Пусть только она выслушает его. Она должна целовать его, только его и никогда никого больше… и если только хоть один разок он увидит…

Рейн шумел. Длинные зеленые и золотистые полосы тянулись по поверхности его. Горы горели и окрашивались кровью в вечернем сиянии зари.

Она не испугалась и не рассердилась.

Она сказала:

— Я не понимаю тебя. Ты обвиняешь меня и вместе с тем говоришь так, как будто любишь меня. Как можешь ты любить меня, если так скверно думаешь обо мне?

— Оставь это теперь! — настаивал он. — Сойди вниз. Совсем вниз. Ведь я вижу твою силу. Ты увлекаешь всех нас, и мы погибаем. Но что такое смерть! Я хочу погибнуть именно так, только через тебя. Ты не просто женщина, ты воплощение, символ женственности! Ты наше проклятие и наше вечное стремление. Люби меня!

— Бедный, ведь у тебя лихорадка! — сострадательно сказала Лорелея. — Я не посягала ни на тебя, ни на кого другого. Не знаю, представляю ли я предмет страсти для кого бы то ни было. Цель моего бытия — жить на этой скале. Из ее гротов и пещер вызывает меня любящая вечерняя заря. Посмотри на этот золотой гребень! Это она подарила мне его, чтобы я им расчесывала волосы и пела ей песню, чтобы она радовалась. Я сама радуюсь на мои волосы, как радуется береза, развевая свои зеленые кудри. Я живу — и больше ничего. Все остальное — это ты и твои собственные дурные мысли. Как можешь ты возлагать на меня ответственность за все, что лежит в вас самих?

— Я не хочу, чтобы ты так говорила! — воскликнул он вне себя. — Это ты своим пением и красотой принудила меня обратить взоры кверху. По твоей вине поток чуть было не увлек меня, и я чуть не разбился об эту скалу! Итак, дай мне умереть в твоих объятиях — пойдем же и не заставляй меня томиться! Если ты заставила погибнуть сотни, то должна за это ответить перед одним. И этим одним — буду я. Я хочу быть счастливым, прежде чем умереть…

— Если ты бранишь меня за мою песню и мои волосы, то должен бранить розы за то, что они красны, — сказала она спокойно. — Я виновна только перед самой собой. Ты не должен был глядеть вверх и прислушиваться. Живи счастливо — я не для тебя!

Опираясь на арфу, как на посох, медленными, большими, эластичными шагами, перепархивая с камня на камень, без прыжков, взбиралась Лорелея на свою скалу.

За нею вслед неслись его призывы, стоны, безумные мольбы и проклятия, прерываемые нежными словами любви. Она не обернулась более — и только волосы ее, колеблющиеся от ветра, казались иногда манящими пальцами… Тогда он дико простер руки, и снова его лодка закачалась.

Невольно он бросился на дно челнока. «Пусть я погибну!» — подумал он в отчаянии. В глубине души он сознавал, что сделал правильное движение, чтобы сохранить равновесие…

Расстроенный, потрясенный, вернулся он домой.

— И я тоже, — рассказывал он другим мужчинам, — чуть было не погиб от нее — от волшебницы, погубительницы, колдуньи, заманивающей людей. И меня она хотела уничтожить, увлечь в поток — но я устоял…