Мария Камминз - Фонарщик

Это знаменательный сон, Герти! Мне теперь ясны неисповедимые пути Провидения. Оставшись в живых, я не могла бы удалить Вилли от всевозможных искушений и всяческого зла. Душа же матери будет всесильной. Одна мысль о том, что мать с небес следит за каждым его шагом, уже предохранит его от опасностей и заблуждений. Теперь я могу сказать: «Да будет воля твоя, Господи!»

С тех пор и до самой смерти, которая последовала через месяц, миссис Салливан сохраняла поразительно ясную голову и спокойное настроение. Тоска по Вилли больше не мучила ее. Письмо, которое она продиктовала, было полно веры в него. Она напоминала сыну свои первые наставления. Она просила, стоя на краю могилы, чтобы ее влияние не уменьшалось, а наоборот, увеличивалось, чтобы он всегда чувствовал ее незримые советы, которые в будущем позволят ему одолеть любые беды и невзгоды.

Когда, закончив и сложив письмо, Гертруда отправилась на урок, миссис Салливан, уже едва владея пером, сделала к нему приписку, в которой благодарила Гертруду за все ее заботы. «Пока в сердце твоем, — писала она, — будет жить память о матери и дедушке, не забывай, чем мы были обязаны этой благородной девушке».

Миссис Салливан постепенно теряла силы, причем так незаметно, что, несмотря на явный ход болезни, ее смерть наступила неожиданно для Гертруды.

И однажды ночью, без чьей-либо помощи, в присутствии одной только Дженни Гертруда приняла последний вздох миссис Салливан.

— Тебе не страшно видеть, как я умираю, Герти? — спросила она за полчаса до смерти.

— Нет, — ответила девушка.

— Тогда поверни меня к себе, чтобы твое лицо, дорогое мое дитя, было последним, на чем остановится мой взгляд.

Ее желание было исполнено; она умерла, держа Герти за руку и нежно глядя на нее.

Все тревоги и заботы последних месяцев не обошлись для Гертруды даром. Она была измучена — и нравственно, и физически. Несколько недель после смерти миссис Салливан доктор Джереми боялся за здоровье Гертруды, и не напрасно — она действительно слегла. Но кризис миновал, опасные симптомы исчезли, и она, хотя была еще слабой и бледной, вернулась к своим занятиям и начала искать другую квартиру.

Миссис Джереми сначала обиделась, когда Гертруда ответила отказом на ее приглашение поселиться у них и жить, сколько захочется. Сам доктор сказал тоном, не допускающим возражений:

— Гертруда, переезжайте прямо к нам, и без рассуждений!

Девушка даже опасалась, что при такой слабости ее могут увезти силой. Но, отдав Дженни распоряжение уложить вещи Гертруды, запереть квартиру и возвращаться к родителям, доктор все же дал Герти время подумать и изложить причины, по которым она отказывается от его великодушного предложения. Однако ее доводы не удовлетворили доктора и его жену.

— К чему ей независимое положение? Она будет вполне свободна у нас, а ее общество доставит нам такое удовольствие, что она не должна колебаться. Разве она не видит, что оказывает нам услугу, а вовсе не обязывает нас?

Наконец Гертруда была вынуждена привести последний аргумент, который имел наибольшее влияние на ее решение и должен был, по ее мнению, убедить доктора.

— Доктор, — сказала она, — вам известно, что произошло между мной и мистером Грэмом. Вы знаете, что он был против того, чтобы я ушла от них; он думал, что я не в состоянии жить своим трудом, что мне придется опять сесть кому-нибудь на шею. Жалованья, которое я получаю у мистера Уилсона, мне вполне достаточно, и я хочу, когда мистер Грэм вернется, доказать ему, что могу жить без посторонней помощи.

— Ах, так! Значит, Грэм воображал, что без его помощи вы будете нищенствовать? Это на него похоже!

— Нет, — возразила Гертруда, — он просто смотрел на меня как на ребенка и упустил из вида, что, получив хорошее образование, я тем самым защищена от нужды.

— Понимаю, понимаю. Он думал, что вы не выдержите и сочтете за счастье вернуться к нему! Так-так!..

— Может быть, он так и не думал, — сказала миссис Джереми, — а просто был сердит и сам не знал, что говорит. Я думаю, он давно уже забыл об этом. А Гертруда из гордости стоит на своем.

— Дорогая, — заметил доктор, — за такую гордость надо уважать, и я вполне понимаю Гертруду. Не будем больше приставать к ней. Пусть наймет где-нибудь комнату, а нас лишь почаще навещает. Излишне говорить, что в случае болезни или какого-нибудь несчастья двери нашего дома для нее всегда открыты.

— А я не совсем согласна, милая Гертруда, — прибавила миссис Джереми. — Делайте, как знаете, как вам лучше, я вмешиваться не буду. Но на одном я настаиваю: вы должны сегодня же оставить этот дом, который напоминает вам столько грустного, и пожить у нас, пока полностью не поправитесь.

На это Гертруда охотно согласилась. Благодаря попечениям миссис Джереми и искусству доктора силы быстро вернулись к ней.

Все знакомые наперебой предлагали ей свои услуги. У миссис Арнольд была сестра, вдова, которая сдавала комнаты молодым девушкам. Хотя Гертруда не знала ее, но много о ней слышала и надеялась через жену пастора устроиться у этой дамы уютно и недорого. И действительно, у миссис Уоррен оказалась свободной чудесная просторная комната. Миссис Арнольд горячо порекомендовала Гертруду и договорилась о цене.

Миссис Салливан завещала Герти всю обстановку, часть которой была куплена по настоянию Вилли. Пока девушка гостила у доктора, миссис Арнольд с двумя старшими дочерьми организовала перевозку мебели и обустройство Гертруды на новом месте. А для нее было большим облегчением, что ей не пришлось участвовать в этом. И все же сердце девушки сжалось, когда, войдя в первый раз в свою новую комнату, она увидела вещи умершей. Но скоро Герти почувствовала благодарность к окружающим, которые так заботились о ней, и поняла, что ей было бы грешно жаловаться на свое одиночество.

В первый же день своего пребывания у миссис Уоррен, войдя вечером в столовую, Гертруда, не ожидавшая встретить знакомых, очень удивилась, увидев Фанни Брюс.

Мать и брат девочки отправились путешествовать, а ее оставили на зиму в Бостоне, пансионеркой у миссис Уоррен. Фанни, девочка лет двенадцати-тринадцати, видела Гертруду у Грэмов, брала у нее книги и иногда забегала посоветоваться насчет какого-нибудь рукоделья.

Фанни была очень доброй девочкой, но мать мало обращала на нее внимания, поскольку больше была привязана к сыну. Часто она отправлялась с ним путешествовать, а Фанни оставляла в каком-нибудь пансионе. Чувство покинутого ребенка, о котором родная мать не слишком беспокоится, девочку очень угнетало. Она привыкла, что никто не интересуется ее успехами и не заботится о том, чтобы она была счастлива.