Мазуччо Гуардати - Новеллино

На это королева ответила ему в великом смущении:

— Видишь ли, мессер Домицио, я сейчас беременна от короля, и если ты решишься удовлетворить мое желание, то клянусь тебе честью, что, как только разрешусь от бремени, тотчас же убью то, что у меня родится, а затем забеременею от тебя (в чем я не сомневаюсь), а помимо того, что ты до конца своей жизни будешь наслаждаться моим телом и моим состоянием, та наследница, которая родится у нас, будет тщательно воспитана, как если бы она была королевской дочерью, и, без сомнения, унаследует наше королевство. Если же ты будешь упорствовать в своем отказе, то позаботься удалиться отсюда, чтобы я никогда о тебе не слышала, ибо, клянусь, я прикажу тебя позорно казнить, как только узнаю, где ты находишься.

Рыцарь, весьма напуганный этими жестокими угрозами и побуждаемый столькими благами, обещанными ему в настоящем и будущем, а также прелестями королевы, быстро взвесил все доводы и в конце концов решил сделать все, что ему приказывала королева. И так они, не выходя из комнаты, полностью удовлетворили свое похотливое желание и сорвали нежные цветы любви; и само собою разумеется, что они и впредь с великим удовольствием наслаждались этой тайной любовью, как только представлялся к тому удобный повод. И вот случилось, что в положенный срок королева родила прекраснейшего сына, появление которого доставило великую радость королю, всем баронам и народу. При крещении его назвали Адриано. И хотя нечестивая королева как мать горевала в своем сердце от того, что должна его, как было решено, умертвить, однако, не желая гневить своего любовника и будучи более, чем когда-либо, опутана сетями любви и прелюбодеяния, она в конце концов решила привести в исполнение намеченный ею жесточайший и отвратительный план.

При дворе короля, ее мужа, случайно укрывался с женой и сыновьями один венгерский рыцарь, который чем-то навлек на себя гнев венгерского короля и был присужден к изгнанию. И вот, услышав, что жена венгерца тоже родила на днях весьма красивого сына, королева подумала, что одна эта женщина сможет ей помочь в осуществлении ее замысла. И, призвав ее к себе, она сказала ей после всяких любезностей:

— Дорогая моя Костанца, ты настолько разумна, что сама сможешь учесть, сколь велика важность того, что я намерена доверить тебе, и сколь необходимо, чтобы ты держала это дело в секрете. Потому прошу тебя, во имя единого бога, а также тех милостей, которые ты уже получила от меня, и других, еще больших, которые получишь: соблаговоли удовлетворить, с величайшей выгодой для себя, мое желание, а затем хранить об этом деле такое молчание, какого, как ты сама увидишь, оно требует.

Костанца с великим смирением попросила королеву удовлетворить ее желание, доверившись ей, хотя она этого и не заслуживает, и прибавила, что она скорее умрет, чем откроет кому-либо из людей то, что ей будет рассказано. Тогда королева сказала ей: По некоторым причинам, весьма важным, но которые я сейчас не могу тебе открыть, необходимо, чтобы твой сын поменялся местом с моим и королевским сыном. И следствием этого обмена можешь в этом не сомневаться — будет то, что твой сын унаследует королевство. А почему мне так хочется, хоть я и мать своего ребенка, — этого, знай, я не могу тебе открыть, как ты сама можешь понять; тем не менее я вверяю это желание мое твоим заботам и благосклонности Фортуны.

Хотя такая странная просьба посеяла в голове Костанцы множество сомнений, однако, будучи чужеземкой и испытывая крайнюю нужду, она подумала о выгоде сделанного ей предложения в данное время и о том, что может ожидать ее сына в будущем, и ответила, что готова исполнить желание королевы. Возвратясь домой, она посоветовалась с мужем, и оба решили, по указанным причинам, привести это дело в исполнение. Тогда Костанца взяла своего сына и отнесла его в комнату королевы; здесь они обменяли у сыновей пеленки и прочее белье, и так осуществили сделку, о которой договорились.

О жестокая Фортуна, кто сможет остановить твое быстрое и опасное колесо? О Фортуна, которую отрицают великие государи и всячески изгоняет наш век, не потому ли ты им подчас мстишь, если только не делаешь этого из лютой ярости? Тебе ведь было хорошо известно, к чему должен был привести этот заговор! Костанца думала одно, королева — другое: помышляя о том, чтобы сделать собственного сына королем, Костанца не предвидела близкой смерти своего невинного ребенка; королеве же была неизвестна заботливость бедной кормилицы, которая, будучи матерью, пеклась о чужом ребенке так же, как и о собственном. Пускай тот, у кого есть разум, подумает над этим! Костанца вернулась в свою маленькую комнату с прелестнейшим королевским ребенком, завернутым в убогие тряпки; своего же ребенка она оставила в великолепии, которое длилось для него, правда, недолго. И хотя она прекрасно поняла тайное желание королевы, чтобы Адриано вовсе не пробовал ни ее, ни другого молока, однако, приняв во внимание коварство злодейки-матери и невинность бедного младенца, а также побуждаемая своей совестью, она решила, хотя бы рискуя собственной жизнью, воспитать его, как родного сына, с великой нежностью. Так она и поступила. Немного времени спустя она уведомила королеву, что ребенок умер, сама же продолжала тайком воспитывать его у себя в доме. Между тем нечестивая королева, плывя в противоположном направлении, не дала прожить сыну бедной Костанцы даже месяца; неистовой рукой она лишила его жизни, а затем, прикинувшись опечаленной его смертью, грустя и плача, искусным образом объяснила королю, всему остальному двору, а также Костанце, что кончина ребенка была вызвана естественными причинами. И это ужасное происшествие повергло короля и всех названных лиц в невыносимую скорбь. Мессер Домицио был твердо уверен в смерти ребенка, рожденного королевой, и, хотя она ему крайне нравилась, он все же очень дивился ей и про себя говорил, что она превзошла жестокостью всех преступных женщин. Однако ни это, ни что-либо другое не в силах было оторвать его от начатого дела, и они продолжали его к обоюдному удовольствию, пока королева не забеременела от него и не родила в надлежащий срок весьма красивую девочку; король же, признав ее за свою дочь, выразил по этому поводу великую радость.

Костанца, безмерно опечаленная, втихомолку горько оплакивала вместе со своим мужем смерть сына. Будучи женщиной опытной и смышленой, она отлично подметила близость королевы к рыцарю, ее любовнику, и оказываемую ему благосклонность, переходившую границы долга и целомудрия, и в конце концов так хорошо поняла это дело, как если бы оно случилось с нею самою, после чего, охваченная печалью и злобой по поводу такого великого злодейства, она утратила душевный покой. И так как ее муж, благодаря заступничеству польского короля, снова вошел в милость короля венгерского, они возвратились в Венгрию (что случилось вскоре после смерти их сына); в числе других детей они тайком увезли с собой и Адриано, которого они любили не меньше, чем собственного сына, и с нежностью воспитывали. Прибыв в Венгрию, они были милостиво и с почетом приняты своим новым повелителем. И вот, в то время как Костанца постоянно посещала венгерскую королеву, всегда ласково с ней обходившуюся, случилось, что у королевы, имевшей прекраснейшего сына почти одного возраста с Адриано, захворала кормилица, так что она не могла дольше кормить ребенка.