Мазуччо Гуардати - Новеллино

Я же легко возражу на их авторитетное суждение, что здесь следует провести разграничение: верно, что женщины, в каком бы положении они ни находились, не должны проявлять большой готовности в тех случаях, когда в том не встречается необходимости, дабы избежать как опасности самого поступка, так и вечного позора; но от того, что они будут говорить открыто и смело о вещах, когда это необходимо или когда предоставляется случай, не последует никакого упущения или оскорбления их чести и доброму имени, в особенности же для тех из них, которые обладают незапятнанными добродетелями и чистой душой; они не должны не только бояться, но даже мысленно допустить, что достойная, молодая и прекрасная женщина может повредить себе или запятнать свою чистоту разговором с каким-либо мужчиной. Ибо скрытое зло совсем редко, почти никогда не вытекает из общения на людях, и только из тайных бесед и скрытых разговоров рождаются открытые скандалы. Избави меня, боже, от всех женщин, которые не говорят, потому ли, что они этого не умеют, или же лицемерно притворяются, что десятью сосудами меда не удастся заставить их раскрыть рот; или если кто-нибудь им кланяется или снимает перед ними шапку, они не отвечают, а если и раскрывают рот, то кажется, что они хотят выразить презрение. И если какой-нибудь достойный и украшенный добродетелями юноша вздумает влюбиться в одну из этих святош, он раньше умрет, чем получит удовлетворение своей любви; она, правда, не отнимает у него надежду на свою благосклонность, но держит его на пастбище и от поры до времени питает его напрасными надеждами. И все это для того лишь, чтобы этот юноша всюду провозглашал и расхваливал ее целомудрие, а все окружающие, посвященные в это дело, вполне одобряя ее поведение, свидетельствовали бы всякому о том, что она не может даже подумать о совершении какой-либо ошибки. Итак, она становится руководительницей общественного мнения, ибо никто не может и не хочет жить подобно ей. С другой стороны, если она замужем и имеет какого-либо родственника, который ей нравится, в особенности из числа тех, у которых щеки начинают покрываться первым пушком, она пускает в ход столько различных приемов и уловок, что заставляет его сломать себе шею в знак своих родственных чувств. Я уж оставляю в стороне домашних духовников, которые становятся их кумовьями, а затем предают бога и делают святого Иоанна посредником своих похотливых желаний. А если им это не удается, они бросаются на первого попавшегося и, охваченные врожденным бешенством, ищут, не найдется ли в доме какой-либо молодец, сильный в работе, и с большим сладострастием втаскивают его на себя, и как они его приручают — это известно одному богу; за неимением же такого молодца в доме они не побрезгают и погонщиком мулов или черным эфиопом. И если кто подумает, что я говорю неправду, то пусть он применит испытанный способ, рассказанный в следующей новелле, и ему захочется сказать вместе со мною: лучше бы богу и природе было угодно, чтобы мы рождались из желудей или же происходили из воды, смешанной с грязью, как рождаются лягушки во время летних дождей и испарений, чем рождаться от столь подлого, гнилого и несовершенного пола.

Ныне же, оставя их на попечение их злой судьбы, я с великим удовольствием продолжу свое повествование.

Один молодой человек любит даму, но не любим ею; он прячется у нее в комнате; черный мавр обладает дамой, у которой спрятался влюбленный; последний показывается и, осыпав даму жестокими оскорблениями за ее коварство, сменяет любовь на ненависть.

Чтобы не обращать мое перо против тех, кто мне не дал для этого должного повода, и желая посвятить тебе, сиятельный синьор, настоящую новеллу, я рассудил умолчать в ней не только о самих именах как женщины, так и мужчины, но и воздержаться от называния города, где это все произошло; ты услышишь в ней о необычайном и жесточайшем случае, происшедшем с несчастливым любовником, доведенным до предела, так что ему пришлось быстро принимать решение о том, что для любого недюжинного ума было бы все-таки долгим и трудным. Итак, я прошу тебя, когда, читая о таком происшествии, ты разгорячишься, то, если тебя когда-либо согревало любовное пламя, вынеси справедливое, по твоему усмотрению, суждение о том, что должен был делать несчастный любовник и достоин ли он похвалы за то, что за сим воспоследовало. Vale.

В одном знаменитом итальянском городе жил немного времени тому назад один молодой человек с немалым положением в свете, прекрасный лицом и телом, хорошо воспитанный и преисполненный всяческих добродетелей. С ним случилось то, что часто бывает с молодыми людьми, — он влюбился в изящную и красивую даму, жену одного из первых рыцарей в городе. Заметив это и видя каждый день, что он всячески старается ей понравиться, дама решила, следуя врожденной женщинам наклонности, пустить в ход с первой же встречи все свои уловки и хитрости, дабы опутать его своими коварными сетями. И после того как она легко добилась этого, она увидела, что юноша так сильно в них запутался, что ему уже нелегко будет отступить назад. И, не желая, чтобы он был долгое время удовлетворен своею любовью, она вскоре начала делаться к нему все более и более немилостивой, беспрестанно давая ему понять, что ни во что не ставит ни его, ни все его поступки. Бедняжка влюбленный, весьма удрученный этим, с невыносимой тоской терпел такое ее обращение с ним, и, видя, что ни участие в турнирах, ни щедрые траты, ни другие прекрасные вещи, которые он делал в ее честь, не только не служат ему на пользу, но, казалось, напротив, усиливают ее злобу, он много раз пытался отказаться от начатого предприятия, стремясь, если это окажется возможным, направить свои мысли в другую сторону. Но дама, следившая за ним с большим вниманием, как только замечала, что его пыл охладевает, употребляла все новые способы обмана, внезапно выказывая ему чем-нибудь свою благосклонность, и снова делала его своей игрушкой. Когда же она видела, что он снова обольщен ею, она поворачивала паруса и возвращала его к прежнему жалкому состоянию. И все это она делала с большим искусством как для того, чтобы прослыть целомудренной красавицей, сумевшей так долго устоять перед подобным любовником, так и для того, чтобы дать подтверждение своей мнимой добродетели и чтобы никто не мог подумать, что она учинила когда-либо какую-нибудь подлость.