Ивлин Во - Меч почета

Более острый глаз мог бы заметить, что она слишком хорошо вписывалась в окружающую обстановку: пустой аквариум, который еще недавно освещался и сверкал золотыми рыбками; белые бордюры на малиновых гардинах, теперь немного закопченные; белые гипсовые морские чудовища, не такие яркие, как прежде. Одинокая женщина не резко выделялась на этом фоне. Она сидела как бы окутанная легкой дымкой печали – то ли несчастная, то ли больная, то ли просто усталая. Женщина осушила бокал и поглядела мимо Триммера на бармена.

– Сию минутку, мадам, – сказал тот и плеснул джин неведомой марки в шейкер.

Когда Триммер увидел ее лицо, оно показалось ему удивительно знакомым: где-то он его видел, может быть, в этих потрепанных модных журналах.

– Я отнесу, – сказал он бармену и быстро поднял поднос с новым коктейлем.

– Извините, сэр, позвольте …

Но Триммер крепко вцепился в поднос, и бармен отпустил. Триммер отнес поднос в угол.

– Ваш коктейль, мадам, – развязно сказал он.

Женщина взяла бокал, поблагодарила и поглядела мимо Триммера. Тут он вспомнил ее имя.

– Вы забыли меня, миссис Трой?

Она медленно, без интереса подняла на него глаза:

– Разве мы прежде встречались?

– Часто. На «Аквитании».

– Простите, – сказала она. – Боюсь, что не помню. Встречаешь столько людей.

– Не возражаете, если я присяду?

– Я сейчас ухожу.

– Можно обойтись мытьем головы и укладкой, – произнес Триммер и добавил тоном специалиста: – Волосы мадам un peu fatigue, n'est ce-pas? [40]Это морской воздух.

На лице миссис Трой вдруг отразились интерес, сомнение, радость.

– Густав, неужели это вы?

– Помните, как я по утрам приходил в вашу каюту? Как только я увидел ваше имя в списке пассажиров, я зачеркнул все записи на одиннадцать тридцать. Эти старые жабы предлагали мне по десять долларов на чай, но я всегда держал одиннадцать тридцать в резерве, на случай если понадоблюсь вам.

– Густав, какой стыд! Как я могла забыть? Садитесь. Надо признаться, вы здорово изменились.

– А вы нисколько, – сказал Триммер. – Помните, как я легонько массажировал вашу шейку? Вы говорили, что это помогает с похмелья.

– Оно-таки помогало.

Они воскресили много приятных воспоминаний об Атлантике.

– Дорогой Густав, у вас замечательная память. Боже, как было чудесно на «Аквитании»!

– Мистер Трой здесь?

– Он в Америке.

– Вы здесь одна?

– Я приезжала проводить одного человека.

– Друга или подругу?

– Вы всегда были чертовски нахальным.

– У вас никогда не было от меня секретов.

– Тут нет большого секрета. Он моряк. Мы недавно познакомились, но он мне понравился. Он уехал совершенно неожиданно. Теперь все уезжают неожиданно и не говорят куда.

– Если вы остаетесь, я в вашем распоряжении на неделю.

– У меня нет никаких планов.

– У меня тоже. Обедаете здесь?

– Тут очень дорого.

– Я угощаю, разумеется.

– Мой милый мальчик, я не могу вам позволить тратить на меня деньги. Я как раз думала, смогу ли угостить вас обедом. Думаю, что не смогу.

– Туго с деньгами?

– Очень. Сама не знаю почему. Что-то связанное с мистером Троем, и с войной, и с валютным контролем. Во всяком случае, управляющий моим лондонским банком вдруг очень переменился.

Триммер был и потрясен, и обрадован этим сообщением.

Барьер между парикмахером и пассажиркой первого класса рухнул. Важно было установить новые отношения на должном уровне – более низком. Он и не думал часто угощать ее в «Шато де Мадрид».

– Как бы там ни было, Вирджиния, давайте выпьем здесь еще по одной.

Вирджиния вращалась среди людей, которые без разбора называли друг друга по имени, но из-за смущения Триммера она обратила внимание на его фамильярность.

– Вирджиния? – передразнила она.

– А я, между прочим, майор Мактейвиш. Друзья зовут меня Али или Триммер [41].

– Значит, они знают, что вы были парикмахером?

– Вообще говоря, не знают. Прозвище Триммер не имеет к этому никакого отношения. Дело не в том, что я этого стыжусь. Могу вам сказать, что я здорово развлекался на «Аквитании» с пассажирками. Если я назову вам некоторые имена, вы поразитесь. Многие из вашего круга.

– Расскажите мне, Триммер.

Целых полчаса он развлекал ее своими откровениями – в некоторых была доля правды. Ресторан и фойе начали заполнять солидные пожилые штатские, летчики с эффектными местными девушками, адмирал с женой и дочерью. Метрдотель в третий раз подошел к Триммеру с меню.

– Так как же, Триммер? – спросила Вирджиния.

– Зовите меня лучше Али.

– Для меня вы всегда Триммер.

– Как вы смотрите на складчину, раз мы в одинаковом положении?

– Это меня устраивает.

– Завтра найдем что-нибудь подешевле.

При слове «завтра» Вирджиния подняла брови, но ничего не сказала. Она взяла меню и, не советуясь с ним, заказала питательные и недорогие блюда.

– Et pour commencer [42]несколько устриц? Немного saumon fume? [43]

– Нет, – твердо сказала она.

– Я сам не очень-то их люблю, – признался Триммер.

– Я люблю, но сегодня их не будет. Всегда читайте меню справа налево.

– Я вас не понимаю.

– Неважно. Я думаю, мы очень во многом друг друга не понимаем.

Когда Вирджиния вошла в ресторан, она выглядела как в старые времена. «Класс так и написан на ней», – сказал про себя Триммер. Но помимо того в ее глазах появился радостный озорной огонек.

За обедом Триммер начал хвастаться своим выдающимся положением в армии.

– Подумать только, – воскликнула Вирджиния, – один на всем острове!

– Там проходят подготовку и другие войска, – признался он, – но я не имею к ним отношения. Я командую обороной.

– А, к черту войну, – сказала Вирджиния. – Расскажите мне еще об «Аквитании».

Она была не из тех женщин, которые предаются воспоминаниям или гадают о будущем. Она подолгу не вспоминала о прошедших пятнадцати годах своей жизни – о том, как на нее обратил внимание, водил туда и сюда и наконец соблазнил приятель отца, навещавший ее в пансионе для девиц в Париже; о браке с Гаем, о «кастелло Крауччибек» и бескрайних туманных террасах Рифт-Вэлли; о браке с Томми, о лондонских отелях, роскошных автомобилях, о постоянных переездах с полком с места на место, о грозящих ужасах индийского военного городка; о жирном Огастесе с его чековой книжкой, которая всегда под рукой; о мистере Трое и его пристрастии к важным персонам. Она не вспоминала ни о чем. Все это, как сказал бы мистер Трой, ничего не прибавляло. Не прибавляла ничего и старость или смерть. Для Вирджинии имели значение лишь данный момент и ближайшие пять минут. Но именно теперь в этом затемненном, окутанном туманом городе, окруженная незнакомыми людьми в ярко освещенном маленьком зале, окруженная такими же незнакомыми людьми на темных улицах – миллионами людей, слепых и глухих, а не важными персонами; теперь, когда завыли сирены и далеко, в районе доков, начали падать бомбы и открыли огонь зенитки, – теперь на короткое время Вирджиния была рада оживить в памяти, вновь увидеть, как бы в перевернутый бинокль, упорядоченную, беспечную жизнь на борту большого лайнера. И верный Густав, который всегда оставлял для нее самый насыщенный час, со своим ломаным французским языком и успокаивающими пальцами на шее, плечах и верхних позвонках, вдруг преобразившийся рядом с ней в майора с голыми коленками и с акцентом кокни, нелепо переименованный, Густав был послан ей провидением в этот грустный вечер, чтобы увести ее назад – к тем солнечным дням, морским брызгам и резвящимся в воде дельфинам.