Ивлин Во - Меч почета [Трилогия]

– Фидо, где мы собираемся остановиться?

– Не здесь. До наступления рассвета мы должны уйти как можно дальше.

Они шли через безлюдную деревню.

– Не остановиться ли нам здесь?

– Нет. Заманчивая для противника цель. Надо торопиться.

Солдаты начали отставать.

– Надо передохнуть хоть десять минут, – снова предложил Гай. – Пусть солдаты догонят нас.

– Только не здесь. Никакого укрытия.

– Дорога в этом месте вилась вокруг холма, по обеим ее сторонам было много крутых склонов.

– Если мы остановимся, то уже не выберемся отсюда затемно, – добавил Фидо.

– В какой-то мере вы правы, Фидо, но стоит ли так волноваться?

Однако Фидо считал, что стоит. Он вел их все дальше и дальше. Тащась все медленнее, напрягая последние силы, они оставили за собой еще одну покинутую жителями деревню; по сторонам дороги появились деревья, а за ними – признаки открытой местности. Было около четырех часов.

– Ради бога, Фидо, давайте остановимся здесь.

– У нас впереди еще целый час темного времени. Мы должны идти, пока можем.

– Я больше не могу. Я со своим отделением остановлюсь здесь.

Фидо не протестовал. Он резко свернул с дороги и уселся под какими-то деревьями, видимо фруктовыми. Гай ждал на дороге, пока не подошли один за другим отставшие солдаты.

– Мы развернем штаб здесь, – сказал Фидо неожиданно.

Гай улегся и уснул неспокойным сном.

Фидо не удалось уснуть до рассвета; обхватив колени, никем и ничем не тревожимый в ночной тиши, он предался мечтам и размышлениям. Он оказался среди негодяев. Обдумав очевидное предательство Людовича, подозреваемую измену своего заместителя по тылу и начальника, связи, Фидо начал формулировать обвинительное заключение для предания их военному суду. Он взвесил возможности учинить когда-нибудь такой суд и свод способности выступить на этом суде с показаниями. Поразмыслив, Фидо решил, что ни теми, ни другими он не располагает… Вскоре взошло солнце, и путники, которых стало теперь значительно меньше, разошлись по укрытиям. Фидо задремал.

Проснувшись, он увидел странное зрелище. Ближайший участок дороги был забит толпой обросших волосами людей – не просто небритых, а с длинными бородами и красивыми копнами густых черных волос. Их было не менее батальона. Они размахивали флагами, рубахами и лоскутами полотна на палках; некоторые растянули над собой целые простыни. Одеты они были во что попало. Гай Краучбек разговаривал с их вожаком на иностранном языке.

Фидо высунул голову из-за шпалерника и крикнул:

– Гай, Гай, кто это?

Краучбек продолжал разговаривать. Вскоре он вернулся улыбаясь.

– Пленные итальянцы, – объяснил он. – Невезучая команда. Несколько недель назад на албанской границе они сдались грекам в плен. С тех пор их гоняли с места на место, пока им не удалось затеряться в массе отступавших войск и добраться сюда. Теперь им говорят, чтобы шли служить немцам, и они полны негодования потому, что мы не отправляем их в Египет. У них за старшего очень энергичный доктор. Он утверждает, что это противоречит международной конвенции – освобождать нераненых пленных до окончания военных действий. Кроме того, он почему-то утверждает, что на острове полно разъяренных австралийцев, которые зверски расправятся с ними, если они попадутся им. Он требовал вооруженной охраны.

Фидо это нисколько не развеселило. Он только сказал:

– Я не знаю никакой международной конвенции, которая предписывала бы такие действия.

Через пару лет войны слово «освобождение» приобретет зловещий смысл. Для Гая этот случай оказался первым знакомством с его современным значением.

Пленные итальянцы, шаркая ногами, уныло потащились дальше и еще не скрылись из виду, когда первый же появившийся в этот день самолет с оглушительным ревом спикировал на них. Некоторые остались на месте и замахали своими белыми флагами, другие разбежались во все стороны. Последние оказались умнее. Немецкий летчик прострочил толпу пулеметной очередью – несколько человек упали; когда на втором заходе летчик снова открыл огонь, разбежались и остальные.

– Австралийцы в самом деле перебьют их, если они не перестанут привлекать внимание, – заметил Гай.

С оглушительным ревом немецкий самолет улетел искать другие цели. Разгневанный доктор возвратился на дорогу и осмотрел упавших. Он громко попросил помощи, и вскоре к нему присоединились два итальянца и англичанин. Они перенесли раненых и умирающих в тень. Белые флаги, на которые никто не обратил внимания, остались на пыльной дороге.

Гай присел рядом с Фидо.

– За ночь мы прошли длинный путь.

– Вероятно, не менее двенадцати миль. Надо разыскать командующего войсками гарнизона и доложить ему.

– Доложить о чем? – спросил Гай. – А вы не думаете, что нам лучше было бы узнать, что происходит в действительности.

– А как мы можем сделать это?

– Я могу пойти и выяснить.

– Хорошо. А ты вчера съел весь свой паек? Я съел весь.

– Я тоже. К тому же меня страшно мучает жажда.

– Может быть, в той деревне, которую мы прошли, найдется кое-что поесть: яйца или еще что-нибудь. Кажется, я слышал, как пропел петух. Почему бы тебе не взять с собой нескольких солдат и не отправить их обратно с тем, что удастся найти?

– Я предпочел бы пойти один.

Фидо не осмелился приказать Гаю взять с собой реквизиционную команду.

Гай оставил Фидо с одним писарем, тремя связистами и отделением разведки. Ни о какой реальной возможности ортодоксального тактического использования таких сил не могло быть и речи, поэтому солдаты разбежались и улеглись спать. Фидо посмотрел вокруг. Недалеко от него ровная местность переходила в овраг, на дне которого виднелась лужа застоявшейся воды. Два или три солдата – не из его подчиненных – мыли в ней ноги. Фидо присоединился к ним, окунув ноги в охладившуюся за ночь стоячую воду.

– Я не стал бы пить это, – заметил он солдату, жадно глотавшему воду прямо из лужи неподалеку от него.

– Ничего не поделаешь, приятель. Выбросил свою фляжку вчера, когда она опустела. Много еще осталось?

– До Сфакии? Не более двенадцати миль, по-моему.

– Не так уж далеко.

– На пути туда придется преодолеть довольно большой подъем.

Солдат внимательно осмотрел свои ботинки.

– Думаю, выдержат, – сказал он. – Если выдержат они, то и я смогу.

Фидо дал ногам просохнуть. Он выбросил снятые носки и надел чистые, хранившиеся в ранце-рюкзаке. Затем осмотрел свои ботинки: с ними ничего плохого, кажется, не произошло, они продержатся еще несколько недель. Но продержится ли сам Фидо? У него кружилась голова, он ощущал вялость. Любое движение требовало больших усилий и напряжения воли. Он огляделся и увидел в нескольких шагах от себя проходящую под дорогой водопропускную трубу; через нее во время дождей бежал ручеек, остатком которого и была эта грязная лужа. Труба оказалась широкой, чистой, в данный момент сукой и страшно соблазнительной. С ботинками в руках Фидо побрел в чистых носках к ее концу. Заглянув в трубу, в дальнем конце ее он увидел заключенную в круглую рамку очаровательную картину далекой серовато-зелено-коричневой долины; между ним и этой картиной были мрак и пустота. Фидо залез в трубу. Он добрался до середины, и яркие ландшафты в обоих концах трубы сделались примерно одинакового размера. Фидо снял с себя снаряжение и положил его рядом. Кривизна дренажной трубы оказалась удивительно удобной для его ноющей от усталости спины; уподобившись загнанной лисе или, скорее, маршалу авиации, забравшемуся под бильярдный стол, он свернулся комочком и впал в полную апатию.