Ивлин Во - Меч почета [Трилогия]

Майор Хаунд еще не настолько погряз в бесчестье, чтобы спокойно наблюдать, как младший офицер разговаривает со старшим, и не вмешаться в этот разговор. Он торопливо подошел и отдал честь.

– Вы ищете штаб войск гарнизона, сэр? Он должен находиться на обратном склоне. Я сам должен явиться туда в восемь часов.

– Меня тоже вызвали на восемь, но я иду сейчас, пока еще тихо. Ровно в восемь немцы начнут воевать. После перерыва на завтрак они будут действовать до захода солнца. Никогда не отклоняются от заведенного порядка. А что же делает генерал здесь в ближнем тылу? Кто такие эти разболтанные молодцы, которые встречаются буквально на каждом шагу? Что здесь вообще происходит?

– Говорят, теперь это называется sauve qui peut [64], – ответил майор Хаунд.

– Не знаю такого выражения, – сурово проговорил полковник Тиккеридж.

Часы показывали двадцать минут восьмого.

– Ну, я спешу. Они, правда, никогда ни в кого не попадают своими проклятыми бомбами, но бомбежка действует мне на нервы.

– Мы тоже пойдем, – сказал Фидо.

На дороге, кроме них, никого не было. Люди, которые брели по ней всю ночь напролет, залегли теперь среди кустов, греясь на солнышке, борясь с надоедливыми колючками, вдыхая ароматный воздух, голодные, страдающие от жажды и грязные, ожидающие, когда долгий, полный опасностей день сменится новой утомительной ночью.

Точно в восемь в небе появились самолеты. Совещание у командующего только начиналось. В шалаше из одеял, веток и камуфляжных сеток вокруг генерала сидели на корточках более десятка офицеров. Те, кто побывал за последнее время под сильными бомбежками, сидели, вобрав голову в плечи, и при каждом приближении самолета становились глухими ко всем другим звукам, хотя ни пули, ни бомбы вблизи шалаша не свистели.

– Джентльмены, к сожалению, я должен сообщить вам, – начал командующий войсками гарнизона Крита, – что принято решение оставить остров. – Он кратко ознакомил офицеров с выводами по обстановке. – Такая-то и такая-то бригады вынесли на себе основную тяжесть боев и серьезно потрепаны… В связи с этим я вывел их из боя и приказал отойти в пункты посадки на южном берегу.

«Это, наверное, как раз тот сброд, который мы видели прошлой ночью, – подумал Гай, – те солдаты со стертыми ногами, что дремлют сейчас в кустах…»

Далее генерал перешел к разъяснению подробностей действий арьергарда. Оперативная группа Хука и второй батальон алебардистов в данный момент были, по-видимому, единственными частями, способными вести боевые действия. Генерал указал рубежи, которые надлежало удерживать.

– Это оборона до последнего солдата и последнего патрона? – бодро спросил полковник Тиккеридж.

– Нет, нет. Запланированное отступление… Такая-то и такая-то части должны отходить в таком-то и таком-то направлениях… Такой-то и такой-то мосты должны быть взорваны после отхода последнего подразделения.

– Мне представляется, что на моих флангах не очень-то много войск, – заметил полковник Тиккеридж, когда генерал сказал последнее слово своего последнего распоряжения.

– О флангах нет нужды беспокоиться. Немцы никогда не ведут боевых действий в стороне от дорог.

В заключение генерал сказал:

– Следует признать, что тыловое обеспечение у нас в какой-то мере нарушено… В различных пунктах вдоль дороги будут созданы склады боеприпасов и продовольствия… Есть надежда, что авиация доставит сегодня вечером дополнительные запасы… Возможно, потребуется некоторая импровизация… Свой штаб я переведу сегодня вечером в Имброс… Движение в районе настоящего расположения штаба должно быть сведено к минимуму. Расходиться отсюда поодиночке, дабы не оставить после себя легко обнаруживаемой протоптанной дороги…

К девяти часам Гай и Фидо возвратились туда, откуда выбыли на совещание. На обратном пути им дважды пришлось укрываться в тот момент, когда самолет пролетал над самой головой. Один или два раза, когда они открыто шли по дороге, из кустов по обочинам до них донеслись укоряющие голоса: «Эй вы, пригнуться не можете, что ли?» Однако на большей части пути казалось, что на прилегающей к дороге местности нет ни души. Прибыв к себе в штаб, Фидо занялся переписыванием распоряжений генерала. Затем он поинтересовался:

– Гай, как ты думаешь, командиры подразделений явятся на совещание, которое я назначил?

– Нет.

– Если не явятся, сами будут виноваты. – Фидо безнадежно осмотрелся вокруг ищущим взглядом. – Никого не видно. Возьми-ка ты лучше грузовик и развези эти распоряжения лично.

– Куда?

– Вот сюда, – сказал начальник штаба бригады, указывая на пометки мелом на своей карте, – и сюда, и сюда. Или еще куда-нибудь, – добавил он с явным отчаянием.

– Старшина, где наш водитель?

Водителя нигде не оказалось. Никто не помнил, видели ли его в это утро. Он был не из частей командос, а прикомандированный из транспортного парка, находившегося на этом острове разбитых надежд.

– Что же, черт возьми, с ним могло случиться?

– Я прихожу к выводу, сэр, что, найдя невозможным уехать, он предпочел уйти пешком. С первого взгляда на него, сэр, у меня сложилось мнение, что он не рвется в бой, и, опасаясь потерять еще одну машину, я отобрал у него распределитель зажигания.

– Отлично, старшина!

– По вульгарному выражению австралийца, о котором я говорил вам, сэр, транспортные средства всякого рода – это золотоносный песок.

Над ними появился бомбардировщик «Юнкерс-87», обнаружил грузовик незваных гостей, спикировал на него и сбросил три бомбы. Они упали на противоположную сторону дороги, среди невидимых отсюда дезертиров. После этого самолет потерял интерес к грузовику и, стремительно взмыв вверх, скрылся в западном направлении. Гай, Фидо и Людович поднялись на ноги.

– Я должен сменить место расположения штаба, – сказал Фидо. – Они всякий раз обнаруживают этот проклятый грузовик.

– А почему бы просто не убрать его отсюда? – возразил Гай.

Людович, не дожидаясь приказаний, взобрался в автомашину, завел двигатель и, выбравшись задним ходом на дорогу, проехал по ней с полмили. Спрятавшиеся дезертиры вскочили, посылая ему вслед проклятия. Когда он возвратился пешком с канистрой бензина в каждой руке, появился еще один «Юнкерс-87», оказавшийся более удачливым, чем его предшественник: сброшенные им бомбы взорвались рядом с грузовиком и опрокинули его колесами вверх.

– Вот и накрылся твой дерьмовый транспорт, – бросил Людович сержанту из группы спрятавшихся дезертиров. У него была присущая лакеям манера изменять свою речь; сейчас он говорил грубым, простонародным языком. С майором же он заговорил прежним, сладким и мелодичным, голосом. – Не позволите ли мне, сэр, взять с собой пару солдат и отправиться вместе с капитаном Краучбеком? Мы смогли бы раздобыть где-нибудь продовольствие.