Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

За супом, благодаря пылу, с каким все приступили к трапезе, а также сдержанности, с какой все начали меня разглядывать, к моему инкогнито относились с достаточным уважением. Однако уже после жаркого долго сдерживаемое общее любопытство прорвалось у моего соседа справа.

— Вы, сударь, приезжий? — спросил он, протягивая в мою сторону свой стакан и кланяясь.

— Да, я прибыл вчера вечером, — ответил я, наливая ему вина и в свою очередь кланяясь.

— Вы наш земляк? — спросил мой сосед слева с наигранной сердечностью.

— Не знаю, сударь, я из Парижа.

— А я из Тура, из сада Франции, из провинции, где, как вам известно, говорят на самом чистом французском языке. Вот почему я приехал в Санкт-Петербург, чтобы стать здесь учителем.

— Если позволите, сударь, — обратился я к соседу справа, — могу я спросить вас, кто такой учитель?

— Торговец причастиями, — с видом глубочайшего презрения ответил мне сосед справа.

— Полагаю, сударь, — продолжал житель Тура, — вы приехали сюда не с той же целью, что и я, ибо в противном случае я дал бы вам дружеский совет как можно скорее вернуться во Францию.

— И почему же?

— Потому что последняя ярмарка учителей в Москве оказалась весьма плохой.

— Ярмарка учителей? — переспросил я в изумлении.

— Да, сударь. Разве вы не знаете, что несчастный господин Ледюк потерял в этом году половину дохода от своего товара?

— Сударь, — обратился я к своему соседу справа, — не откажите в любезности, объясните мне, кто этот господин Ледюк?

— Один почтенный ресторатор, который содержит контору преподавателей, предоставляя им кров и оценивая их согласно присущим им достоинствам. На Пасху и на Рождество, эти самые главные русские праздники, когда вся знать имеет обыкновение возвращаться в столицу, он открывает свои склады и, возмещая расходы, понесенные им на того или иного преподавателя, которому он находит место, сверх того получает комиссионные. Так вот, в этом году треть его учителей остались невостребованными, и, кроме того, ему вернули шестую часть тех, что он отправил в провинцию; бедняга находится на грани разорения.

— Вот как?!

— Вы сами видите, сударь, — продолжал учитель, — что если вы явились сюда, чтобы стать гувернером, то выбрали плохой момент, так как даже уроженцам Турени, то есть провинции, где лучше всего говорят на французском языке, и тем с трудом удалось устроиться.

— Можете быть вполне спокойны на мой счет, — ответил я, — у меня ремесло другого рода.

— Сударь, — обратился ко мне сидевший напротив меня господин, выговор которого за целое льё изобличал в нем жителя Бордо, — с моей стороны уместно предупредить вас, что если вы торгуете вином, то здесь это жалкое занятие, которое может вам обеспечить разве что хлеб и воду.

— Вот как? — промолвил я. — Неужели русские начали пить пиво или, случаем, насадили виноградники на Камчатке?

— Черт побери! Если бы дело было только в этом, с ними еще можно было бы конкурировать; беда в том, что русские вельможи постоянно покупают, но никогда не платят.

— Я очень благодарен вам, сударь, за ваше сообщение; но я уверен, что на своих поставках не разорюсь. Вином я не торгую.

— Во всяком случае, сударь, — вмешался в нашу беседу какой-то господин с отчетливым лионским выговором, одетый, несмотря на то что лето было в разгаре, в редингот с бранденбурами и отороченным мехом воротником, — я вам посоветую, если вы торгуете сукном и мехами, прежде всего приберечь лучший свой товар для себя, ибо, на мой взгляд, сложение у вас не очень-то крепкое, а здесь, видите ли, со слабой грудью долго не протянешь. Прошлой зимой мы похоронили пятнадцать французов. Так что теперь вы предупреждены.

— Постараюсь соблюдать осторожность, сударь; и поскольку я рассчитываю делать закупки у вас, то надеюсь, что вы отнесетесь ко мне как к соотечественнику…

— Разумеется, сударь, и с превеликим удовольствием! Я сам родом из Лиона, второй столицы Франции, и вам известно, конечно, что мы, лионцы, славимся своей честностью, и раз вы не торгуете ни сукном, ни мехами…

— Да разве вы не видите, что наш дорогой соотечественник не желает говорить нам, кто он такой, — произнес сквозь зубы господин с завитой шевелюрой, от которой исходил отвратительный запах жасминовой помады, и уже четверть часа безуспешно пытавшийся отрезать на общем блюде крылышко от цыпленка, заставляя всех остальных ждать, — разве вы не видите, — повторил он, отчеканивая каждое слово, — что он не желает говорить нам, кто он такой?

— Если бы я имел счастье обладать такими манерами, как ваши, сударь, — ответил я, — и издавать такое же тонкое благоухание, то почтенное общество, вероятно, нисколько не затруднилось бы отгадать, кто я такой.

— Что вы хотите этим сказать, сударь? — вскричал завитой молодой человек. — Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что вы парикмахер.

— Сударь, вы, кажется, желаете меня оскорбить?

— Оказывается, это оскорбление, когда вам говорят, кто вы такой?

— Сударь, — продолжал завитой молодой человек, повышая голос и доставая из кармана свою визитную карточку, — вот мой адрес.

— Ну же, сударь, — ответил я, — отрежьте себе кусок цыпленка.

— То есть вы отказываетесь дать мне удовлетворение?

— Вы желали знать мою профессию, сударь? Так вот, моя профессия не дает мне права драться на дуэли.

— Вы трус, сударь!

— Нисколько, сударь: я учитель фехтования.

— О! — произнес завитой молодой человек и опустился на свое место.

На мгновение наступила тишина; мой собеседник все еще пытался, но еще более безуспешно, чем прежде, отрезать крылышко цыпленка; наконец, утомленный этой борьбой, он передал блюдо соседу.

— Так вы учитель фехтования, — несколько секунд спустя сказал мне житель Бордо. — Это превосходная профессия, сударь; я немного баловался фехтованием, когда был помоложе и поглупее.

— Этот вид мастерства мало прививается здесь, — сказал преподаватель, — но его наверняка ожидает расцвет, если ему будет обучать такой человек, как вы, сударь.

— Несомненно, — заметил, в свою очередь, лионец. — Но я посоветовал бы вам надевать во время уроков фланелевые жилеты и меховое пальто, чтобы кутаться в него после каждого выпада.

— Уверяю вас, дорогой соотечественник, — произнес с полностью вернувшимся к нему тем временем апломбом молодой завитой господин, кладя себе в тарелку кусочек цыпленка, который он так и не сумел отрезать, и это сделал за него его сосед, — уверяю вас, дорогой соотечественник, ведь вы, кажется, изволили сказать, что вы парижанин?..

— Да, сударь.

— Я тоже… Так вот, вы, полагаю, великолепно все рассчитали, ибо у нас здесь, по моему мнению, нет никого, обучающего этому мастерству, за исключением своего рода неумелого полкового наставника фехтования, бывшего статиста из театра Гетэ, который стал именовать себя гвардейским учителем фехтования, устраивая состязания в небольшом зале. Вы увидите его там, на Невском проспекте; он учит своих учеников всего четырем ударам. Я тоже начал было брать у него уроки, но с первых же выпадов заметил, что он скорее годится мне в ученики, чем в учителя. Я тут же выпроводил этого подлеца, заплатив ему половину того, что беру за одну прическу, и бедняга был этим вполне доволен.