Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

И тогда Луизе пришла в голову мысль, которая может прийти только сестре или матери: она подсчитала, что газета со счастливой вестью будет отправлена из Санкт-Петербурга лишь с вечерней почтой и, следовательно, придет в Москву с задержкой в двенадцать часов; поэтому она спросила меня, не знаю ли я человека, который согласился бы сию же минуту отправиться в Москву на почтовых и доставить эту газету матери Ваненкова. У меня был камердинер, русский, человек толковый и надежный; я предложил его Луизе в качестве посланца, и она согласилась. Остановка была только за подорожной. Я получил ее через полчаса, благодаря все той же деятельной и доброжелательной поддержке г-на Горголи, и мой Григорий тут же отправился со счастливой вестью в Москву, получив тысячу рублей на путевые издержки.

Он опередил почту на четырнадцать часов, и мать и сестры Ваненкова узнали на четырнадцать часов раньше, чем это предстояло им узнать, что их сын и брат спасен.

Григорий вернулся из Москвы с одним из тех писем, которые пишут пером, вырванным из крыла ангела: старая графиня называла в нем Луизу своей дочерью, а молодые девушки именовали ее своей сестрой. Они умоляли как о милости отправить к ним еще одного посланца в тот день, когда состоится казнь и осужденных отправят в ссылку. Соответственно, я сказал Григорию, ^тобы он был готов в любую минуту снова отправиться в Москву. Такие поездки были для него слишком прибыльны, чтобы он мог от них отказаться.

В прошлый раз мать Ваненкова пожаловала ему тысячу рублей, так что от первой поездки у бедняги осталось целое состояние, и он надеялся удвоить его во второй поездке.

Мы ждали дня казни, но он не был назначен, никому о нем ничего не было известно, и каждое утро город пробуждался, опасаясь узнать, что с пятью обреченными все уже кончено. Мысль о смертной казни к тому же производила тем большее впечатление, что уже шестьдесят лет в Санкт-Петербурге никого не казнили.

Дни шли за днями, и всех стал удивлять разрыв во времени между приговором и его исполнением. Как оказалось, понадобилось время, чтобы выписать двух палачей из Германии.

Наконец, вечером 23 июля ко мне пришел молодой француз, мой бывший ученик, прикомандированный, как я уже говорил, к посольству маршала Мармона и потому, по моей просьбе, державший меня в курсе новостей, о которых, благодаря своему дипломатическому статусу, он мог узнавать раньше меня. Он пришел сообщить мне, что маршал и сопровождающие его лица только что получили от г-на де Ла Ферроне приглашение прибыть на следующий день, в четыре часа утра, во французское посольство, окна которого, как известно, выходят на Петропавловскую крепость. Сомнений не было: приглашенные станут свидетелями казни.

Я поспешил к Луизе, чтобы сообщить ей эту новость, и все ее страхи тут же начались снова. Быть может, имя Ваненкова по ошибке попало в список приговоренных к ссылке, а на самом деле его казнят? Быть может, слух о смягчении наказания виновным распространили нарочно, чтобы предстоящая казнь не так волновала население? Быть может, завтра обманутые люди увидят тридцать шесть трупов вместо пяти? Как и все несчастные, Луиза с необычайной изобретательностью изводила себя, однако мне удалось успокоить ее. От высокопоставленных лиц я узнал, что все решено сделать именно так, как сообщила официальная газета; мне даже добавили, что интерес, который Луиза вызвала у императора и императрицы в тот день, когда, стоя на коленях, она вручила им на Невском проспекте свое прошение, сыграл определенную роль в том, что наказание Ваненкову было смягчено.

Я на время оставил Луизу, дав ей обещание вскоре вернуться, и отправился в сторону крепости, чтобы посмотреть, не начались ли там какие-нибудь чудовищные приготовления к страшной драме, сценой которой это место должно было стать на следующий день. Однако увидел я только членов суда, выходивших из крепости; этого, впрочем, для меня было достаточно: я понял, что секретари суда приходили зачитать осужденным их приговор. Сомнений больше не было: казнь состоится завтра утром.

Мы тотчас же послали Григория в Москву с новым письмом Луизы к матери Ваненкова. Таким образом, на этот раз мы выгадали даже не двенадцать часов, а целые сутки.

Около полуночи Луиза попросила меня проводить ее к крепости: не имея возможности увидеть Ваненкова, она хотела в тот момент, когда ей предстояло с ним расстаться, увидеть хотя бы стены, в которых он был заключен.

Троицкий мост охранялся войсками, и по нему никого не пускали. Это служило еще одним доказательством того, что в намерениях правосудия ничего не изменилось. Мы обратили наши взгляды на противоположный берег Невы, на стены крепости, которые в эту светлую северную ночь вырисовывались столь же ясно, как если бы это было в свете сумерек у нас на Западе. Вдруг на орудийной площадке крепости замелькали огни, затем забегали тени, переносящие странные грузы: это исполнители казни возводили эшафот.

Кроме нас, на набережной никого не было; никто не догадывался, или все делали вид, будто не догадываются о том, что готовилось на другом берегу. Мимо мчались запоздалые экипажи, светящиеся фонари которых напоминали глаза дракона. По Неве скользили лодки, и одна за другой уплывали куда-то: одни уходили в каналы, другие — в рукава реки, одни тихо, другие — с шумом. Только одна лодка стояла неподвижно, словно была на якоре; из нее не доносилось ни единого звука — ни радостного, ни жалобного. Быть может, в ней находилась жена, мать или сестра одного из приговоренных и, подобно нам, ждала чего-то.

В два часа ночи патруль велел нам уйти.

Мы вернулись к Луизе. Ждать оставалось недолго: как я уже говорил, казнь была назначена на четыре часа. Пробыв часа полтора у Луизы, я снова вышел.

Улицы Санкт-Петербурга были пустынны; мне встретилось лишь несколько мужиков, по-видимому ничего не знавших о том, что происходит в городе. Едва стало светать, как над рекой поднялся легкий туман, протянувшийся, словно тонкое белое покрывало, от одного ее берега до другого. Подходя к посольству Франции, я увидел маршала Мармона, который входил туда вместе со всеми членами своей миссии; вскоре они показались на балконе.

Кроме меня, на набережной остановились и другие люди, но не потому, что они были осведомлены о предстоящем событии, а потому, что Троицкий мост был занят войсками, и вследствие этого они не могли попасть на острова, где у них были дела. Взволнованные и растерянные, они смотрели в сторону островов и вполголоса переговаривались между собой, не зная, опасно ли находиться возле моста. Что касается меня, то я решил оставаться здесь, пока меня не прогонят.

За несколько минут до четырех часов возле крепости вспыхнул большой костер, привлекший мое внимание. Поскольку туман стал рассеиваться, я увидел, как на фоне неба вырисовываются черные силуэты пяти виселиц; эти виселицы стояли на деревянном эшафоте, помост которого, выполненный по английскому образцу, посредством люка разверзался под ногами приговоренных.