Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Я вернулся к Григорию; возле его повозки лежали два волка: тот, который был пронзен пикой, и тот, которого я убил выстрелом из карабина.

— Быстрее перезаряжайте! — крикнул он мне. — Это мои старые знакомцы, я знаю все их штучки; быстрее перезаряжайте, нам так дешево не отделаться!

— Да неужели? — спросил я, тем не менее поспешив последовать данному мне совету. — Значит, вы полагаете, что мы от них еще не избавились?

— Прислушайтесь, — отвечал мне Григорий. — Вон они призывают друг друга; теперь слышите, слышите? (И он указал рукой на горизонт.)

И действительно, в ответ на вой, раздававшийся рядом с нами, послышались завывания вдали; таким образом, стало очевидно, что старик-вожатый был прав, и эта первая атака была всего-навсего вылазкой передового отряда.

В эту минуту я обернулся и увидел светящиеся, словно горящие факелы, глаза волка, перелезшего через гребень завала и оттуда спускавшегося в наш лагерь. Я взял его на мушку, но, когда раздался мой выстрел, он уже успел броситься к лошадям и вцепиться в глотку одной из них. В ту же минуту двое или трое наших спутников стали спускаться с возов, но их остановил голос Григория.

— Волк тут только один, — крикнул он, — так что одного человека хватит; остальные — по местам!.. А вы, — добавил он, обращаясь ко мне, — перезаряжайте быстрее ружье и постарайтесь не промахнуться!

Двое возчиков снова взобрались на возы, а третий, с длинным ножом в руках, стал ползти между ногами лошадей, дрожавших от страха и кидавшихся, как безумные, на окружавшие их возы. Через мгновение я увидел, как сверкнуло лезвие ножа и тотчас же исчезло из виду; тут волк отпустил лошадь, и она, вся окровавленная, встала на дыбы, в то время как на земле завертелась какая-то бесформенная масса, в которой нельзя было отличить человека от волка и волка от человека: в этой схватке было что-то страшное. Мгновение спустя человек поднялся: мы радостно закричали и на душе у всех у нас отлегло.

— Давыд, — произнес он, отряхиваясь, — помоги мне убрать эту падаль: пока она валяется внутри загона, лошадей нельзя успокоить.

Давыд спустился со своего поста, подтащил волка к возу, на котором стоял Григорий, и приподнял его с помощью своего товарища. Григорий взял волка за задние лапы, как если бы он имел дело с зайцем, подтянул его к себе и выбросил за линию возов, где лежали уже два или три этих зверя; затем, повернувшись к возчику, который уселся на землю, в то время как Давыд стал взбираться на повозку, он спросил:

— Эй, Николай! А ты не возвратишься на свой пост?

— Нет, Григорий, нет! — произнес возчик, покачав головой. — С меня хватит.

— Так вы ранены? — воскликнула Луиза, наполовину высовываясь из саней.

— Уж и не знаю толком, что вам сказать, сударыня, — отвечал Николай. — Но вот что мне точно известно, так это то, что я получил сполна.

— Эжен! — крикнула мне Луиза. — Эжен! Помогите мне перевязать этого несчастного: он потерял много крови.

Я протянул свой карабин Григорию, спрыгнул с воза и подбежал к раненому.

У него и в самом деле была сильно повреждена нижняя челюсть, а из большой раны на шее ручьем текла кровь. Испугавшись, что у него задета сонная артерия, я схватил пригоршню снега и, не зная, правильно ли я поступаю, приложил ее к ране. Раненый, обожженный холодом, вскрикнул и потерял сознание: мне показалось, что он умер.

— О Боже мой! — вскричала Луиза. — Прости меня, ведь это из-за меня все случилось.

— Сюда, ваше превосходительство, сюда! — крикнул Григорий. — Вот и волки!

Я оставил раненого на попечение Луизы и проворно взобрался на свою повозку.

На этот раз я не мог следить за подробностями схватки, поскольку у меня самого дел хватало и без заботы о других. На нас напало по меньшей мере двадцать волков; я разрядил в упор один за другим два пистолета, а затем схватил протянутый мне Григорием топор. От разряженных пистолетов прока больше не было: я сунул их за пояс и, насколько это было в моих силах, стал действовать полученным орудием.

Схватка продолжалась около четверти часа; если бы кто-нибудь в течение этого времени наблюдал со стороны за этим сражением, то, несомненно, перед ним развернулось бы одно из самых страшных зрелищ, какие только можно увидеть. По истечении четверти часа я услышал, как по всей линии обороны раздался громкий победный клич; мне оставалось сделать последнее усилие. По веревкам моего воза карабкался волк, пытавшийся до меня добраться; я нанес ему страшный удар по голове, и, хотя мой топор скользнул по черепной кости, он нанес волку такую глубокую рану в плечо, что зверь ослабил хватку и свалился на спину.

Как и в первый раз, волки начали отступать: с воем они пересекли освещенное пространство и скрылись в темноте, чтобы на этот раз уже не вернуться.

Каждый из нас безмолвно и тревожно осмотрелся вокруг: трое наших людей были более или менее тяжело ранены, и семь или восемь волков валялись повсюду. Было очевидно, что если бы мы не нашли средство осветить поле боя, нас, вероятно, загрызли бы звери.

Только что пережитая опасность заставила нас осознать настоятельную необходимость как можно скорее спуститься на равнину. Кто знает, какие опасности будут подстерегать нас следующей ночью, если придется опять провести ее в горах?

Перевязав раненых, мы поставили их дозорными на возах, поскольку, даже если мы определенно избавились от волков, на что указывали все более и более удаляющиеся от нас завывания беглецов, было бы опрометчиво с нашей стороны не сохранять прежнюю бдительность; приняв эту предосторожность, мы снова стали пробивать ход через завал.

К рассвету завал был пройден насквозь. После этого Григорий распорядился запрягать лошадей. Четверо возчиков стали выполнять это задание, в то время как четверо других принялись сдирать шкуры с убитых зверей, мех которых, особенно в то время года, представлял определенную ценность; но когда мы были уже готовы к отъезду, обнаружилось, что искусанная волком лошадь была ранена слишком серьезно и не только не могла принести нам какую-нибудь пользу, но и не в состоянии была следовать с нами.

И тогда возчик, которому она принадлежала, взял один из моих пистолетов и, отведя ее в сторону, прострелил ей голову.

Когда с этим было покончено, мы отправились в путь, молчаливые и грустные. Николай по-прежнему находился в почти безнадежном состоянии, и опекавшая больного Луиза взяла его к себе в сани; прочие раненые ехали на своих возах; мы же шли пешком рядом с упряжками.

После трех или четырех часов пути, в течение которых повозки раз двадцать чуть было не свалились с обрыва, мы добрались до небольшой рощи; узнав ее, возчики чрезвычайно обрадовались, так как она отстояла от первой из деревень, расположенных на азиатском склоне Уральского хребта, всего лишь на три-четыре льё; мы остановились, и, поскольку в отдыхе нуждались все, Григорий распорядился устроить в роще привал.