Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Бедный отец не знал, кого ему обнимать первого: спасенного сына или того, кто достал его со дна ямы; но Давыд все еще был без сознания, и в первую очередь надо было заняться им. Сознание он, по-видимому, потерял оттого, что промерз; Григорий влил ему в рот несколько капель водки, и молодой человек очнулся; затем его уложили на шубу, раздели и стали натирать снегом все его тело, пока кожа у него не побагровела; и тогда, поскольку он стал шевелить руками и ногами и опасности для него больше не было, Давыд сам попросил, чтобы караван продолжил движение; при этом он сказал, что чувствует себя в силах идти пешком; однако Луиза не пожелала с этим согласиться: она поместила его рядом с собой в санях, а с шестом в руках пошел впереди каравана другой возчик. Наш кучер сел верхом на одну из впряженных в сани лошадей, я сел рядом с Иваном на скамейку, и мы снова отправились в путь.

Дорога пошла влево, круто спускаясь с горы; справа находился провал, в который упал сын Григория и глубину которого невозможно было определить, поскольку, по всей вероятности, Давыд не скатился на самое его дно, а задержался на какой-то неровности почвы, что его и спасло. Самое лучшее, что мы могли при данных обстоятельствах сделать, — это как можно ближе прижиматься к откосу скалы, вдоль которой, вне всякого сомнения, и проходила дорога.

Подобный прием нам удался, и примерно два часа мы следовали так без всяких происшествий. В течение этого времени уклон был ощутимый, хотя и не очень крутой, и в итоге мы добрались до небольшой рощицы, похожей на ту, в которой был наш привал в первую ночь. Никто из нас ничего не ел с самого утра, и было решено сделать остановку, чтобы дать отдых лошадям, позавтракать и обогреться у огня.

Несомненно, по милосердному провидению Господь поместил среди снегов эти смолистые деревья, способные так быстро воспламеняться! Нам пришлось лишь срубить ель и отряхнуть снег, бахромой висевший на ее ветвях, чтобы разжечь великолепный костер, вокруг которого мы тотчас же сгрудились; от его тепла Давыд окончательно пришел в себя. Мне очень хотелось отведать третью медвежью лапу, но у нас не было достаточно времени, чтобы устроить очаг, необходимый для ее приготовления. Так что я был вынужден удовольствоваться медвежьим окороком, поджаренным на углях и показавшимся мне, впрочем, превосходным. Ели мы только мясо, потому что хлеб приобрел в наших обстоятельствах исключительную ценность: его оставалось у нас всего несколько фунтов.

Как ни коротка была эта остановка, она принесла великое благо всем; и люди и животные готовы были с новыми силами опять отправиться в путь, как вдруг выяснилось, что у возов не крутятся колеса: во время нашей стоянки толстый слой льда сковал ступицы, и пришлось сбивать его молотками, чтобы колеса могли двигаться; эта процедура заняла у нас еще полчаса, по крайней мере, и лишь около полудня мы, наконец, снова пустились в путь.

Три часа мы ехали без всяких происшествий, покрыв таким образом за первую половину дня примерно семь льё, как вдруг раздался какой-то грохот, который напоминал удар грома, многократно повторенный эхом; в то же мгновение мы ощутили, как пронесся вихрь, и увидели, что воздух затуманился от снежной пыли. Услышав этот грохот, Григорий резко остановил воз и крикнул:

— Лавина!

Все молча застыли в ожидании. Через мгновение грохот стих, стало светлее, и порыв ветра, подобный смерчу, понесся дальше, сметая на своем пути снег и опрокинув две ели, которые росли на скале в пятистах футах под нами. Возчики закричали от радости: если бы до этого мы продвинулись еще хотя бы на полверсты вперед, то были бы подхвачены шквалом или унесены лавиной; и действительно, в полуверсте от этого места дорога оказалась завалена снегом.

По правде сказать, это зрелище не стало для нас неожиданностью, поскольку Григорий, едва заметив смерч, высказал мне опасение, что тот оставит на своем пути подобный след. Тем не менее, так как этот снег был легким и рыхлым, мы попытались пробираться сквозь него; но лошади стали пятиться, как если бы их направляли на стену; мы стали колоть лошадей пиками, чтобы вынудить их идти вперед, а они становились на дыбы и опускались затем передними копытами в этот снег, который попадал им в глаза и ноздри, заставляя их беситься и пятиться назад. Понуждать их двигаться вперед было бесполезно; надо было делать проход в снежной стене.

Трое возчиков взобрались на самый высокий воз, а четвертый стал им на плечи, чтобы подняться над этой преградой. Выяснилось, что ширина завала может составлять около двадцати футов; беда оказалась не так велика, как это можно было предположить сначала: если всем приняться за работу, то через два-три часа дорога будет расчищена.

Небо настолько затянули облака, что, хотя было лишь четыре часа дня, уже быстро надвигалась темнота, неся с собой опасность. На этот раз нечего было и думать о сооружении легкого укрытия в виде палатки, и тем более у нас не было никакой возможности согреться у огня, так как, насколько хватало глаз, кругом не было заметно ни одного дерева. Тотчас же мы сделали остановку, выстроили возы дугой, тетивой которой служил снежный завал, и в этот полукруг поместили лошадей и наши сани. Все эти предосторожности были предприняты на случай появления волков, так как теперь, не имея огня, мы уже не могли держать их на расстоянии. Едва мы окончили эти приготовления, как оказались в полной темноте.

Об ужине нечего было и думать; тем не менее возчики принялись есть сырую медвежатину, по-видимому находя ее столь же вкусной, как и жареная. Я же, несмотря на испытываемый мною голод, не мог подавить отвращение, которое вызывало во мне сырое мясо, и удовольствовался тем, что разделил с Луизой буханку хлеба; последнюю свою бутылку водки я предложил Григорию, но он отказался, сказав, что ее следует сберечь для тех, кто убирает завал.

Тут Луиза со своим неизменным присутствием духа напомнила мне, что в нашей почтовой берлине были два фонаря и Ивану было поручено переложить их в телегу. Я подозвал Ивана, чтобы спросить, последовал ли он моим указаниям на этот счет, и с радостью узнал, что эти два фонаря лежат в дорожном сундуке. Тотчас же достав их оттуда, я обнаружил, что свечи в них вставлены.

Иван сообщил нашим спутникам об отысканном нами сокровище, и те обрадованно закричали. Конечно, то был не костер, который мог отпугнуть хищных зверей, но эти фонари давали свет, и с его помощью мы могли быть заранее извещены о приближении волков. Мы вбили в снег два шеста, повесили на них фонари и тотчас же зажгли их, с удовлетворением отметив, что свет их, пусть даже весьма тусклый, достаточен, чтобы, благодаря сверканию снега, осветить окружность в радиусе пятидесяти шагов от места нашей стоянки.