Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Сами же мы досадовали, что эта мысль не пришла нам в голову сразу, и кое-как пытались устроить нечто вроде палатки, натянув на четыре воткнутых в землю шеста брезент, снятый с одного из возов, как вдруг увидели Григория и его сына, которые возвращались с резво бегущими лошадьми, нагруженными большим количеством дров. Эти славные люди подумали о нас и, предвидя, что без костра время для нас будет тянуться медленно, доставили нам топливо. Как только палатка была готова, мы, как и накануне, убрали из-под нее снег. Сын Григория вырыл в земле квадратную яму глубиной около фута и разжег около нее первую охапку хвороста; когда этот хворост прогорел, молодой охотник наполовину заполнил яму раскаленным жаром, сверху поместил две лапы медведя, убитого им накануне, прикрыл их пылающими углями, как если бы он пек картофель или каштаны, а затем положил поверх этой своеобразной полевой хлебной печи вторую охапку хвороста, которая по прошествии двух часов обратилась в груду золы и жара.

Но как ни был занят наш повар приготовлением ужина, он сквозь отверстие в навесе то и дело поглядывал за состоянием погоды; в самом деле, небо покрылось тучами и в воздухе царила зловещая тишина, свидетельствующая о том, что к ночи в погоде произойдут какие-то изменения, а в том положении, в каком мы находились, любые ее изменения могли быть пагубными для нас. Так что, когда к нам подъехала вторая партия саней, все возчики собрались на совет, озабочено поглядывая на небо и выставляя руку на ветер, чтобы проверить, не установилось ли у него, наконец, какое-нибудь направление; результат, очевидно, был малоутешительный, потому что они уныло уселись у огня. Поскольку мне не хотелось выглядеть в глазах Луизы столь же встревоженным, как и они, я поручил Ивану узнать, чего же эти люди опасаются; Иван вернулся через минуту, чтобы сообщить, что дело идет к снегопаду: помимо грозящих нам на следующий день метелей и снежных лавин, они опасались того, что им не удастся точно придерживаться пути, а поскольку дорога на протяжении всего спуска тянулась вдоль пропастей, то малейшее отклонение с нее могло оказаться смертельным. Это была как раз та опасность, о какой я догадывался, и она застала меня наготове.

Как ни встревожены были наши спутники, голод все же взял свое, и, едва рассевшись вокруг пылающего костра, они принялись отрезать длинные и тонкие куски медвежатины, разложенной ими на углях. Нас же ждало гораздо более изысканное блюдо: тушеные медвежьи лапы; так что, когда тот, кто возложил на себя обязанность быть нашим поваром, решил, что они готовы, он осторожно сдвинул покрывавшие их угли и вынул из костра один за другим оба куска.

И на этот раз снова, признаюсь, впечатление от увиденного было у меня малоприятное: лапы были непомерно огромными и представляли собой бесформенную и не очень-то привлекательную на вид массу. После того, как дымящиеся лапы были выложены на сосновую колоду, которую возчики отпилили накануне и привезли с собой, чтобы устроить из нее нечто вроде стола для нас, наш повар стал ножом снимать с них запекшуюся корку. И тогда, поскольку по мере того, как выполнялась эта процедура, стал распространяться вкуснейший запах, мнение мое незамедлительно переменилось, тем более что с утра я съел только ломоть хлеба и кусок сырого окорока и потому испытывал нестерпимый голод. Что касается Луизы, то она смотрела на все эти приготовления с явным отвращением и со всей определенностью заявила, что будет есть один только хлеб.

К несчастью, как только еда была уже готова и подана, зрение чуть было не заставило меня потерять аппетит, возбужденный обонянием: дело в том, что, когда с медвежьих лап сняли кожу, они стали напоминать руки великана. К величайшему изумлению присутствующих, я минуту пребывал в нерешительности, ибо меня привлекал запах, но в то же время отталкивал внешний вид этого хваленого блюда, так что мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь до меня выступил в роли его дегустатора. Я повернулся лицом к Ивану, с явным вожделением чревоугодника взиравшему на мясо, и знаком дал ему понять, чтобы он его попробовал; Ивана не надо было уговаривать дважды: позаимствовав вилку и нож у своего соседа, он с явным удовольствием стал разделывать одну из лап, и поскольку его обнадеживающее мнение о качестве блюда было беспристрастным, а удовольствие — явным, я последовал его примеру и, взяв в рот первый же кусочек, вынужден был признать, что Иван всецело прав.

Но на Луизу не подействовали ни наши уговоры, ни наш наглядный пример: она довольствовалась хлебом и поджаренным окороком и, не желая пить водку, утолила жажду талым снегом.

Между тем наступила ночь, и мрак становился все гуще, что явно указывало на возраставшую облачность; лошади с инстинктивной тревогой жались одна к другой; время от времени порывами налетал ветер, который унес бы нашу палатку, если бы наши предусмотрительные спутники не позаботились о том, чтобы прислонить ее к скале; тем не менее мы стали готовиться ко сну, надеясь, что нам удастся уснуть. Поскольку палатка не представляла собой достаточного укрытия для женщины, Луиза устроилась в наших санях, вход в которые я накрыл шкурой убитого накануне медведя, а сам вернулся в палатку, которую возчики уступили нам, утверждая, что они прекрасно переночуют под своими возами. Палатка и в самом деле оказалась слишком мала, чтобы вместить всех; мы, однако, настаивали на том, чтобы в ней вместе с нами расположился хотя бы кто-нибудь из наших спутников; но они наотрез отказались, и только сын Григория, все еще страдающий от раны, по приказанию отца решился, наконец, стать нашим товарищем по ночлегу. Возчики же, как они и говорили, устроились под своими возами, за исключением Григория, который, презирая подобное барство, предпочел лечь прямо на землю, завернувшись в овчинный тулуп и положив голову на камень; как и накануне, один из возчиков встал на часы у входа в палатку.

Возвращаясь после осмотра всех этих приготовлений, я увидел одно из них, не замеченное мною прежде: разложенную на дороге огромную кучу ветвей, из которых уже стали разводить костер. Поскольку около этого второго костра никто не собирался греться, мне он показался несколько лишним, и я поинтересовался, с какой целью его разжигают; и тогда сын Григория объяснил мне, что этот костер нужен для того, чтобы отпугивать волков, которые, будучи привлечены к нам запахом жареного мяса, непременно явятся и станут бродить вокруг нас. Этот довод показался мне достаточным, а задуманная предосторожность — превосходной: часовому было поручено следить за кострами в палатке и на дороге.

Мы завернулись в свои шубы и стали ждать, если и не со спокойствием, то с покорностью судьбе, двух угрожавших нам врагов: снега и волков. Ожидание не было долгим: не прошло и получаса, как я увидел начавшийся снегопад и услышал отдаленные волчьи завывания. Однако я страшно устал и, видя, что в течение двадцати минут эти завывания, которые, признаться, беспокоили меня больше, чем снег, хотя, на самом деле, они таили в себе меньше опасности, не приближаются, погрузился в глубокий сон.