Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Наряд других возчиков был примерно таким же.

Как только Григория облекли званием старшего вожатого, он тотчас приступил к исполнению своих обязанностей, приказав всем незамедлительно запрягать, чтобы успеть до наступления темноты приехать к месту ночлега, расположенному на расстоянии приблизительно одной трети пути до перевала; но, как ни торопился он отправиться в дорогу, я попросил его подождать, пока приведут наших лошадей, чтобы мы могли ехать все вместе. Он с необычайной услужливостью согласился. Возчики вернулись в избу, и станционный смотритель подбросил в очаг несколько охапок еловых и березовых веток, вспыхнувших ярким пламенем, цену которого, в минуту расставания с ним, мы осознавали еще больше. Но едва устроившись вокруг огня, мы услышали стук подков пригнанных из леса лошадей; в ту же минуту распахнулась дверь и несчастный мальчик, ездивший за ними в лес, вбежал в комнату, издавая пронзительные и невнятные крики; затем, прорвавшись в круг, он бросился около огня на колени и сунул руки чуть ли не в пламя, точно желая схватить его. Казалось, все его чувства обострились под впечатлением ощущаемого им блаженства. Какое-то мгновение он оставался недвижим, молчалив, глаза его наполнились алчным блеском, но вскоре они закрылись, мальчик осел, вскрикнул и повалился на пол. Я сразу же попытался его поднять и схватил его за руку, но тут же с ужасом ощутил, что пальцы мои погружаются в его плоть, словно в разваренное мясо. Я закричал; Луиза хотела было обнять мальчика, но я остановил ее жестом. Тут Григорий склонился над ним, вгляделся в него и спокойно произнес:

— Это не жилец.

Мне не верилось, что это правда; мальчик, казалось, был полон жизни, он вновь раскрыл глаза и посмотрел на нас. Я стал громко требовать, чтобы позвали лекаря, но мне никто не ответил. Однако, прельщенный пятирублевой бумажкой, один из присутствующих решился отправиться в деревню на поиски своего рода ветеринара, пользовавшего одновременно и людей и животных. В это время мы с Луизой раздели больного, прогрели над огнем тулуп и завернули в него мальчика; тот прошептал слова благодарности, но не пошевелился, и все его конечности словно отнялись. Что же касается возчиков, то они вернулись к своим лошадям и стали готовиться к отъезду. Я подошел к Григорию и стал умолять его подождать еще немного, пока не придет лекарь; но Григорий мне ответил так:

— Будьте покойны: раньше чем через четверть часа мы не уедем, а за это время он умрет.

Тогда я вернулся к больному, оставленному мною на попечение Луизы; тот задвигался, чтобы подобраться еще ближе к огню, и это подало мне некоторую надежду. В эту минуту вошел лекарь, и Иван объяснил ему, зачем его позвали. Лекарь покачал головой, подошел к огню и развернул тулуп: мальчик был мертв.

Луиза стала узнавать, где его родители, чтобы оставить им сотню рублей; хозяин ответил, что родители его умерли, что он был сиротой и воспитывался у него из милости.

Такое предзнаменование не обещало ничего хорошего, но отступать было уже поздно; теперь, в свою очередь, нас начал торопить Григорий; у ворот постоялого двора выстроилась вереница саней. Григорий встал во главе каравана, в середине которого находилась наша телега, запряженная трой кой, то есть тремя лошадьми; мы сели в нее. Иван устроился рядом с возницей на скамейке, которую приладили на то место, где прежде находились козлы, исчезнувшие в ходе перевоплощения нашего экипажа, и по длинному свистку мы отправились в путь.

Мы отъехали уже верст на двенадцать от деревни, когда совсем рассвело; перед нами, словно их можно было коснуться рукой, лежали Уральские горы, в которые мы намеревались углубиться; однако перед тем, как двигаться дальше, Григорий поднялся на возу во весь рост, как это мог бы сделать капитан корабля, и по расположению деревьев убедился, что мы не сбились с пути. Лишь после этого мы продолжили путь, принимая меры предосторожности, чтобы не отклониться в сторону, и менее чем за час добрались до западных склонов гор. Тут обнаружилось, что подъем слишком крут, а снег еще слишком мало слежался, чтобы воз мог быть поднят вверх восьмеркой лошадей, которые были в него впряжены. Григорий решил проводить через подъем одновременно только по два воза, впрягая в них всех лошадей каравана; затем, когда эти возы взяли бы подъем, лошадей свели бы вниз, впрягли в следующую пару и так далее, пока, наконец, не переправился бы весь караван, состоявший из десяти возов. Двух лошадей припасли для того, чтобы впрячь их дополнительно в наши сани. Как видим, наши спутники обращались с нами побратски, и это при том, что нам ни разу не приходилось предъявлять им императорский приказ.

Теперь порядок следования переменился. Поскольку наш экипаж оказался самым легким, мы перешли из середины каравана в его начало; впереди нас шли два человека, держа в руках длинные шесты, которыми они прощупывали дорогу. Григорий взял одну из первых наших лошадей под уздцы; за нами следовали двое других людей, которые топориками подрубали снег на прочерченной нами колее, чтобы по ней мог проехать один, а затем и другой воз; я занял место между санями и обрывом, радуясь тому, что могу немного пройтись пешком, и мы начали восхождение; позади нас следовали два воза.

После полуторачасового подъема, прошедшего без происшествий, мы добрались до ровной площадки, увенчанной несколькими деревьями. Место казалось подходящим для стоянки. Оставалось восемь других возов, которым предстояло подняться вверх парами, как и первым двум: одно это должно было занять часов восемь, не считая времени, которое требовалось на спуск лошадей; так что мы едва могли надеяться, что к ночи все успеют собраться вместе.

Все возчики, за исключением двоих, оставленных стеречь груз, поднялись к нам, чтобы осмотреть местность, и все согласились с тем, что с пути мы не сбились. Поскольку оставалось лишь следовать по уже проложенной дороге, они пошли вниз, уводя лошадей; только четверо возчиков остались, чтобы вместе с Григорием, Иваном и со мной сооружать временное пристанище.

Луиза сидела в санях хорошо укутанная в меха и нисколько не опасаясь холода; мы оставили ее спокойно ждать там, пока ей не настанет время оттуда выйти, а сами принялись топорами валить окружавшие деревья, за исключением четырех, которым предназначено было стать угловыми опорами нашего сооружения. И сразу же, как для того чтобы согреться, так и для того чтобы соорудить пристанище, мы принялись за строительство хижины, которая через час, благодаря удивительному умению наших архитекторов поневоле, была готова; затем снег внутри хижины немедленно убрали до грунта, обложив им ее наружные стены, и из оставшихся неиспользованными ветвей разожгли огромный костер, дым от которого, как водится, уходил через отверстие, устроенное в крыше. Как только хижина была достроена, Луиза спустилась с саней и села у огня; курица, ощипанная и за лапки подвешенная на бечевке, равномерно поворачивалась то вправо, то влево, когда прибыла вторая партия возов.