Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Подготовка эта состояла в том, что нам требовалось расстаться с берлиной и купить телегу — небольшую деревянную безрессорную повозку, которую позднее, когда установятся морозы, нам придется заменить на сани, поставленные на полозья. Днем мы купили телегу и перенесли туда нашу меховую одежду и наше оружие. Настоящий русский, Иван повиновался без единого возражения, и в тот же день, при всем своем понимании предстоящей опасности, безропотно приготовился к отъезду.

В Перми нам стали встречаться первые ссыльные: это были поляки, принявшие незначительное участие в заговоре или не ставшие доносить о нем; подобно тем душам, которые встретились Данте в преддверии ада, они не были достойны обитать вместе с настоящими проклятыми.

Впрочем, такая ссылка, если не считать потерю родины и отрыв от семьи, была вполне сносной, насколько это возможно. Летом Пермь, должно быть, неплохой город, а зимой здесь морозы не бывают сильнее 35 или 38 градусов, в то время как в Тобольске, говорят, они доходят порой до 50 градусов.

На третий день мы снова двинулись в путь, на этот раз в телеге, жесткость хода которой нами совершенно не ощущалась благодаря толстому снежному покрову; однако при выезде из Перми сердца наши сжались от тоски при виде нового облика природы. В самом деле, под саваном, наброшенным рукою Господа, исчезло все: пути, дороги, реки; это было безбрежное море снега, где, если не считать отдельные деревья, которые служили вехами для ямщиков, знакомых с местностью, ориентироваться можно было, как в настоящем море, лишь с помощью буссоли. Время от времени сумрачный лес из елей с ветвями, покрытыми алмазной бахромой, вставал, как остров, то справа от нас, то слева, то прямо на нашем пути, и в этом последнем случае мы понимали, что не сбились с дороги, благодаря просеке, проложенной среди деревьев. Мы преодолели так расстояние в пятьдесят льё, углубляясь в края, казавшиеся под их снежным покровом все более и более дикими. По мере нашего продвижения вперед почтовые станции встречались все реже — до такой степени, что порой их разделяло расстояние в тридцать верст, то есть примерно в восемь льё. Подъезжая к почтовой станции, мы встречали у ее ворот не яркое и веселое сборище, как на тракте из Санкт-Петербурга в Москву, а напротив, почти полное безлюдье. Лишь один или два человека находились в избе, которая отапливалась огромной печью, обязательно имеющейся даже в самой бедной хижине. Заслышав шум нашей телеги, один из них, схватив в руку большой хлыст, бросался на неоседланную лошадь, углублялся в какой-нибудь ельник и вскоре появлялся оттуда снова, гоня перед собой табун диких лошадей. И тогда нашему кучеру с предыдущей станции и Ивану, а иногда и мне, приходилось придерживать лошадей за гривы, пока их с трудом запрягали в нашу телегу. Они уносили нас с пугающей быстротой; но вскоре их рвение ослабевало, поскольку дорога не была накатана и они, проваливаясь в снег по колено, быстро выдыхались; после этого, преодолев перегон и проведя в дороге на час больше, чем она заняла бы у нас в любое другое время, мы должны были терять еще двадцать — двадцать пять минут на каждой станции, где повторялись те же самые действия. Мы пересекали так места, орошаемые Сылвой и Уфой, воды которых несут частички золота, серебра и платины, а также малахитовую гальку, что указывает на присутствие здесь месторождений драгоценных металлов и самоцветов. Оказавшись в районе горных разработок, мы снова увидели в тех краях, что нас окружали, кое-какую жизнь: она теплилась в поселках, где жили семьи рудокопов; но стоило нам миновать эти места, как на горизонте стали вырисовываться, подобно снежной стене с черными зубьями вершин, Уральские горы, эта мощная преграда, поставленная самой природой между Европой и Азией.

Я с радостью замечал, что, по мере того как мы продвигались вперед, холод становился все сильнее, а это давало некоторую надежду, что снег приобретет нужную плотность и установится санный путь. Наконец, мы оказались у подножия Уральских гор и остановились в убогой деревушке, в которой было не более двадцати изб и не нашлось иного постоялого двора, кроме самой почтовой станции. Нам пришлось остановиться в этом месте главным образом потому, что холода усиливались и нам следовало сменить нашу телегу на сани. Так что Луиза решила провести в этой жалкой деревеньке то время, которое нам понадобится, чтобы дождаться настоящего мороза, отыскать сани и перенести наши веши в это новое средство передвижения; в соответствии с этим решением мы вошли в помещение, бесстыдно названное нашим возницей постоялым двором.

Надо полагать, что дом этот был крайне бедный, ибо, войдя, мы увидели не традиционную печь, а лишь стоявший посреди комнаты большой очаг, дым из которого уходил через дыру, пробитую в крыше; тем не менее мы вошли внутрь, чтобы расположиться рядом с очагом, вокруг которого уже сидело с дюжину ломовых извозчиков, собиравшихся, как и мы, перевалить через Уральские горы и так же ожидавших того времени, когда установится санный путь. Вначале они не обратили на нас ни малейшего внимания; но когда я скинул шубу и предстал перед ними в мундире, нам тотчас же досталось место у огня: все почтительно раздвинулись, освободив Луизе и мне целую половину круга.

Главным для нас было согреться: этим мы и занялись прежде всего; затем, когда тепло стало разливаться по нашим телам, я начал подумывать о заботе не менее важной — заботе об ужине. Позвав хозяина этого злополучного постоялого двора, я дал ему знать об этом своем желании; но оно, насколько я мог судить, показалось ему крайне нелепым притязанием, ибо в ответ на мою просьбу он выразил глубочайшее удивление и принес половину черного каравая, дав мне знать, в свою очередь, что ничего другого у него нет. Взглянув на Луизу, которая со своей мягкой улыбкой уже безропотно протянула руку к хлебу, я остановил ее и настойчиво потребовал у хозяина найти нам что-нибудь другое; бедняга, по выражению моего лица понявший, что я недоволен предложенной им едой и хочу чего-нибудь получше, был готов распахнуть передо мной все шкафы, сундуки и лари, какие были в его убогом доме, и предложить мне все обыскать лично. И в самом деле, внимательно понаблюдав за нашими сотрапезниками-ломовиками, я заметил, что каждый из них доставал из своего дорожного мешка хлеб и кусок сала, а затем, натерев хлеб салом, старательно прятал это сало в мешок, дабы продлить доставляемое им утонченное наслаждение как можно дольше. Я собирался попросить у этих славных людей разрешение хотя бы натереть наш хлеб их салом, как вдруг увидел, что в дом вернулся Иван: зная о нужде, в которой мы оказались, он сумел раздобыть хлеб немного побелее и двух цыплят, которым, щадя нашу чувствительность, уже свернул головы. Тут настала наша очередь с пренебрежением посмотреть на обладателей сала, которые до того исподтишка посмеивались над нашей нуждой, а теперь были раздавлены видом нашей роскоши.