Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Не знаю, как долго я пребывал во сне, как вдруг ощутил, что на меня свалилась какая-то тяжесть. От неожиданности я проснулся и машинально попытался поднять руки, но встретился с препятствием; я хотел было крикнуть, но голос мой оказался заглушен. В первую минуту я никак не мог сообразить, что случилось, но затем, собравшись с мыслями, подумал, что на нас обрушилась скала, и удвоил свои усилия. По толчкам, сотрясавшим эту скалу, мне стало понятно, что я не единственный Энкелад, погребенный под этой новой Этной. Я протянул руку к своему товарищу по несчастью, он с силой привлек меня к себе, и голова моя под действием этого рывка очутилась снаружи. А произошло вот что: брезент нашей палатки, отягощенный снегом, рухнул на нас, и мы оказались словно опутаны сетью; но пока я искал выход, найти который было невозможно, сын Григория вспорол брезент своим кинжалом и, схватив одной рукой меня, а другой — Ивана, вытащил нас наружу через проделанное им отверстие.

В течение всей остальной ночи надеяться на сон уже не приходилось; снег валил такими густыми хлопьями, что вскоре все наши повозки скрылись под толстым его слоем и казались холмиками, примыкающими к горе. Что касается Григория, то лишь легкое возвышение снежного покрова указывало место, где он спал. Мы сели у костра, протянув ноги к огню и повернувшись спиной к ветру, и стали ждать рассвета.

Около шести часов утра снегопад прекратился, и все же, несмотря на приближавшийся рассвет, небо оставалосьту-склым и низким. Едва на востоке забрезжил свет, мы окликнули Григория, который в ответ на наш зов тотчас же высунул голову из-под своего снежного одеяла. Но это было все, что он мог сделать: его овчинный тулуп вмерз в снежный наст и словно приковал старика к земле. Ему пришлось сильно напрячься, чтобы высвободиться. После этого он в свою очередь немедленно окликнул других возчиков.

И мы увидели, как они один за другим высовывают головы из-под снежного покрова, превратившего каждый из возов в некое подобие закрытого алькова. Первый их взгляд был обращен к востоку. Тусклый и унылый свет боролся там со мраком, и казалось, что победу должен одержать мрак; зрелище было тревожное, так что возчики тут же собрались на совет, чтобы выяснить, что же им предпринять.

В самом деле, снег шел всю ночь, и при каждом шаге, который приходилось делать по новому снежному покрову, ты проваливался в него по колено. Дорога целиком скрылась из вида, а неистовые порывы ветра, продолжавшиеся всю ночь, должны были заполнить снегом овраги, уклониться от которых, таким образом, становилось невозможно. С другой стороны, оставаться на месте мы не могли, потому что были лишены всего: у нас не было ни дров, ни провизии, ни укрытия. Что касается возвращения обратно, то в нем таилось столько же опасностей, сколько и в продвижении вперед; к тому же, если наши спутники остановились бы на таком решении, мы бы ни за что к нему не присоединились.

В разгар всех этих споров Луиза высунула голову из саней и окликнула меня; как и все возы, наши сани были доверху засыпаны снегом, поэтому Луиза с первого взгляда оценила обстановку и догадалась о том, что происходит. Я нашел ее, как всегда, спокойной, твердой и преисполне-ной решимости идти вперед.

Тем временем спор между возчиками продолжался, и по стремительным жестам Григория и его возбужденной речи я понял, что он защищает мнение, которое ему с трудом удается внушить другим. В самом деле, Григорий хотел идти вперед, а другие хотели переждать. Григорий говорил, что снег будет идти так еще день или два, и, как это порой случается, целую неделю, а то и больше, останется совершенно рыхлым. И тогда караван, оказавшись не в состоянии двигаться ни вперед ни назад, будет погребен заживо; напротив, если сейчас же тронуться в путь, пока свежего снега выпало не больше двух футов, уже на следующее утро можно будет добраться до деревни, лежащей у подножия восточного склона хребта, в шестидесяти верстах от Екатеринбурга.

Надо сказать, что этот план, при том, что я заранее всей душой к нему присоединялся, заключал в себе много опасностей: ветер продолжал неистово дуть, к тому же в здешних горах часто бывают метели и лавины. Вот почему мнение Григория встретило такое сильное противодействие, через некоторое время перешедшее в настоящий мятеж, поскольку власть, которой был наделен старик, основывалась лишь на добровольном подчинении, так что те, кто ему вручил ее, могли у него ее забрать, и, в самом деле, ему уже стали говорить, что он может продолжать путь вместе со своим сыном и своим возом, если ему так хочется, как вдруг Иван, осведомившись о моем мнении и мнении Луизы и, как и мы, полностью доверяя опыту старого вожатого, выступил вперед и велел возчикам запрягать лошадей. Приказ этот вначале вызвал всеобщее удивление, а потом и ропот, но тут Иван вынул из кармана бумагу и развернул ее.

— По высочайшему повелению! — произнес он.

Никто из возчиков читать не умел, но императорскую печать узнали все. Не выясняя, откуда у Ивана этот приказ, не обсуждая, следует ли ему подчиняться, они кинулись к лошадям, которые, будучи собраны все вместе, жались друг к другу как стадо баранов; через полчаса караван был готов к отправке.

Впереди всех шел сын Григория, прощупывая шестом дорогу; Григорий со своим возом находился во главе колонны. Непосредственно за ним следовали наши сани, так что, если бы воз Григория провалился в какой-нибудь овраг, мы с нашим легким экипажем легко могли бы уклониться от опасности. Остальные возы вытянулись вереницей вслед за нами, ибо на этот раз мы могли ехать все вместе. Как я уже говорил, мы достигли самой высокой точки перевала и нам предстояло теперь лишь спускаться вниз.

Через минуту мы услышали крик и увидели, что сын Григория проваливается куда-то. Мы бросились к тому месту, где он исчез, и увидели яму глубиной футов в пятнадцать: на дне ее шевелился снег, из которого затем высунулась рука. В эту минуту подоспел бедный отец, держа в руках длинную веревку, которой он хотел обвязать себя, чтобы спуститься вниз и попытаться спасти сына. Но один из возчиков вызвался заменить его, сказав, что Григорию следует беречь себя, ибо ему надо вести караван. Его обвязали веревкой; Луиза подала ему кошелек, который он по-дожил в карман, кивнув в знак благодарности и не поинтересовавшись его содержимым; и тут мы, человек шесть или восемь, принялись быстро спускать веревку, так что возчик успел схватить руку парня в тот миг, когда она уже начала исчезать в снегу. Едва он схватил его за запястье, мы стали тянуть веревку вверх, и ему удалось вытащить несчастного парня из толщи снега, в которой тот был погребен, и взять его, совершенно бездыханного, в охапку; тотчас же мы удвоили наши усилия, и через минуту и тот и другой оказались на твердой поверхности.