Борис Верхоустинский - Перед половодьем (сборник)

Архип Егорыч раздраженно стучит по столу пальцем:

— Обмануть судей, то есть? Правильно понимаю, молодой человек?

Студент откидывает назад наползающие на лоб волосы.

— Не обмануть, а пожалеть хлопцев. Ну, было дело — горячая кровь, голод, принципы. Ну, погниют в казематах и довольно, а то — смерть. Поведут их на заре, накинут петли… Архип Егорыч!

— А меня пожалели? — вскипает Архип Егорыч. — Чуть не ослеп, это ничего? Морду окровавили — тоже ничего? А кабы удалось? Кто бы отвечал? Я али нет? Кровные денежки кому бы пришлось платить? А убить кого могли? Могли али нет?

Студент пожимает плечами:

— Однако, не убили же.

— То-то что не убили! — исподлобья взглядывает на него Архип Егорыч. — Надо бы еще, чтоб убили.

— Да вы поймите! — опять откидывает налезающие волосы студент. — Суть всех существующих законодательств сводится к такому положению: «не тронь, а то самого тронут». Око за око — закон возмездия, охраняющий общество от преступной воли. Но в данном случае возмездие несправедливо: они вас ударили по носу, а их за это могут лишить жизни, выбросить из списка живых. Где же тут око за око? И кому, наконец, нужна их смерть? Вам?

— Мне их смерть не нужна! — напряженно таращит на гостя глаза Архип Егорыч. — Что побили меня, я их прощаю и о том на суде скажу.

— Ну вот! — торжествует студент. — Про то и толкую. Вам надо переменить показания.

Архип Егорыч сжимает кулаки, словно готовясь наброситься на собеседника.

— Врать? Судьям?.. Не буду врать! Простить — прощу, а лгать — не лгал, да и не попробую.

— Да вы поймите!..

— Не буду! — повышает голос Архип Егорыч. — Обидели меня — ладно, а правде не поперечу.

Студент дергает пушок на верхней губе, нервно вскакивает и, не подав руки Архипу Егорычу, выбегает в переднюю. Молча и торопясь, одевается. Архип Егорыч наблюдает с кресла за его движениями.

— Прощайте! — буркает студент, берясь за дверную ручку, и, круто повернувшись, резко произносит:

— Архип Егорыч! Подумайте!

Архип Егорыч смотрит широко открытыми глазами на дверь, в которую только что вышел ранний посетитель, и сутулится. Потом, не взглянув на дочерей, возвращается в столовую и опять принимается болтать ложкою в своем стакане, хотя сахар давным-давно растаял и размешался.

— Папаша, а вы в суд не опоздаете? — спрашивает Параня.

— Нет, надо к одиннадцати.

Допив чай, он уходит к себе в кабинет, садится в кресло, долго смотрит в одну точку, размышляя, и вдруг, точно выведенный из оцепенения, хватается за картуз, выходит в гостиную.

— Дочки, закройте за мной, иду в суд.

Путь он минует незаметно — перед ним желтое трехэтажное здание со многими подъездами и с чугунными воротами.

В раздевальной масса желтых вешалок, с них свисают пальто, словно трупы повешенных.

Архип Егорыч передает швейцару на хранение свою палку, черного дерева с серебряным набалдашником, и поднимается по широкой, как в банке, лестнице наверх.

По длинному залу толпится много разных людей — адвокаты во фраках, чиновники в вицмундирах; на скамьях вдоль стен сидят какие-то барышни в шляпках, пара салопниц, приказчик в высоком воротничке, подпирающем прилизанную голову, рабочие и извозчик, тот самый, что вез Архипа Егорыча в злополучный день.

— И тебя вызвали?

Извозчик мнет корявыми пальцами свою шапку.

— Да уж я, почитай, добрый час тута валандаюсь.

— Ты что же говорить станешь?

— Мы-то? — поглаживает сивую бороденку извозчик. — А ничево, по совести, значит.

— По совести! — раздражается Архип Егорыч. — Знамо, по совести, не в том дело.

И дергает извозчика за рукав:

— Время! Пойдем, брат.

Извозчик, шумно вздохнув, поднимается со скамьи, следует за Архипом Егорычем.

Зал в конце делает заворот, там, у узкой двери, на широких скамьях, сидят конвойные солдаты. При появлении Архипа Егорыча дверь, около которой они сидят, открывается — видна камера, полная арестантов, на них неуклюжие халаты, иные звякают кандалами, разгуливая по асфальтовому полу.

Рядом с Архипом Егорычем, у окна, стоит на табурете бочонок, к бочонку прикреплена медная цепочка с кружкою, чтобы всякий жаждущий мог нацедить себе хлебного квасу и напиться.

Из открывшейся двери, крадучись, выходит рябой парень, нападавший на извозчика; не сводя с Архипа Егорыча тупого взгляда, он пробирается к бочонку… Солдаты, увлеченные разговором, не замечают его. Боясь посмотреть на них, словно тогда они его обязательно увидят, грабитель перешагивает через их ноги. Только бы дойти! Только бы проскользнуть, а потом — кто знает?..

Внезапно один солдат поворачивает голову и, разинув рот от удивления, взглядывает на беглеца.

— Ты куда?!

Все конвойные, бряцая шашками, вскакивают со скамеек. Десяток штыков направляется на парня, в его глазах вспыхивает пламень.

— Братцы! За квасом я! Пропустите!

Штыки упираются в его грудь. Стиснув зубы, хватаясь руками за холодную сталь, он пятится назад; когда беглец равняется с дверью, солдат, первый заметивший его, поворачивает ружье и с размаху ударяет арестанта прикладом, пленник глухо валится на асфальтовый пол, дверь закрывается.

— Ребята! — выдвигается вперед Архип Егорыч. — Вы это что ж деретесь? На то поставлены? Человек идет квасу испить, а его — бух!.. И не стыдно? Вояки, подумаешь! Вы бы этак-то японцев отщелкивали, а колодника на пол шваркнуть невелика хитрость.

— Вестимо дело! — укоризненно качает бородой извозчик. — Сторожить — сторожи, а по грудям бить не указано. Этак и всякий почнет…

— Да вы-то кто будете? — задорно насмехаются солдаты.

— Самим захотелось?

— Проваливай, коли цел!

Архип Егорыч, косясь на штыки, гневно выговаривает:

— К тому оружие дано, чтобы жителев охранять, за правду стоять, а ты?.. Ты? — спрашиваю… Дай такому дураку пушку, так он и мать родимую картечью разнесет.

Архип Егорыч негодующе поворачивается спиной к солдатам и уходит от них. Его лицо побагровело, а сапоги слишком громко стучат по каменному полу. Какая-то дама в кружевах вскидывает на нос лорнетку, свысока озирая Архипа Егорыча.

…Обстановка зала заседаний суда поражает извозчика своею солидностью. Потряхивая бороденкой, он беспомощно шагает за Архипом Егорычем, пробирается, скрипя толстыми подошвами, между длинных скамеек, отгороженных от суда невысоким барьером, осторожно садится рядом с Архипом Егорычем и делится впечатлениями:

— А что, милый человек, почем, к примеру, аршин эдакой кожины?

Судейские кресла с высокими спинками из красного сафьяна, перед креслами стол, покрытый зеленым сукном, с краев стола спадает, как оборки платья, такой же красный сафьян, что и на креслах. Слева перед столом стоит аналой.