Анджей Струг - Новеллы и повести

Пропал интерес к письмам из дома. Омертвело сердце — не было в нем жалости к верной жене, что состарилась в горе, не болело по детям, выросшим без отца. Ни разу за этот последний год не написал он домой. Франек распечатывал письма и читал их пану, а то так и лежали бы нечитанные.

— Ох, барин, ну как же так можно? Для того ли барыня, и паничи, и паненка душевные письма пишут, чтоб их только подлецы писари из нашей канцелярии читали? Да если б о том узнала семья панская в Злотой Воле, это ж какое горе для них было бы. Не пишет барин сам, ну и ладно, нельзя так нельзя. Но написанное-то прочесть — это труда не составляет.

Постоянно толковал он об этом пану, а пан в ответ все одно:

— Отстань, дурак, не твое дело! — А потом и совсем отвечать перестал и молчал, будто оглох, будто сердце у него каменным стало.

Решился тогда Франек и втайне от пана, самовольно написал пани и паненке длинное письмо, в котором откровенно рассказал все, как есть. Осмелился дать совет, чтобы без позволения приехали.

«Потому что с паном так плохо, как никогда еще не бывало. Молчит все, есть не хочет, не глядит ни на кого, а все только прямо перед собой. Глядит, а будто ничего не видит, вот уже месяца два. Меня совсем не слушается, писем не читает, и я ему прочитываю каждое письмо, да только не знаю, слышит ли пан. Пусть бы вельможная пани подумала, может, стоит по причине такого несчастья приехать сюда? Пан-то, как и прежде, не хочет, но если б вельможная пани и паненка проделали такую большую дорогу, наверно, и пан упрямство свое оставил бы, сердце бы его смягчилось».

Писал как умел, и письмо вышло очень даже неплохое. Все про пана описал, об одном забыл — о себе. Подписался просто «Франек», справедливо полагая, что пани о нем известно из прошлых писем барина. А когда в Злотой Воле получили письмо, никто в доме не знал, кто таков этот Франек, простой какой-то человек, вмешивающийся в их семейные дела и дающий советы.

Прошло месяца два, приходит ответ. Читает Франек письмо пану:

«Писал тут нам о тебе какой-то добрый человек, некий Франек, и много грустного сообщил. Кто он такой? Откуда? За что приговорен? Передай ему наш привет и поблагодари за доброе слово. Видно, вы с ним вместе недавно, потому что ты никогда не писал о нем».

Обидно стало мужику, застыдился он чего-то, глянул украдкой на пана, но тот смотрел прямо перед собой пустыми глазами, и неизвестно было, слушает ли он, и, как всегда, неизвестно было, о чем думает.

Понял Франек, что с паном все хуже и хуже. Видный мужчина из себя был, на голову выше Франека, и в плечах шире, и много сильнее. Да только, натура у него была барская. Грызла его тоска, грызла, а сейчас, видно, совсем бедняга извелся. И крепко закручинился верный слуга.

Перестали Злотовского гонять на работу. Две недели словом он ни с кем не перемолвился. Взяли его в лазарет, а когда забирали, попрощался Франек с ним на пороге, и руку поцеловал, и заплакал. Но пан даже не заметил этого. А Франек понимал, что не жилец барин на этом свете и что никогда он с ним больше не свидится.

Остался Франек один-одинешенек, без хозяина, без своего человека, без товарища, с которым вместе горе мыкали столько лет. Места себе не находил, все ему опостылело вдруг. Затих, с людьми не разговаривал, закручинился совсем.

И говорит ему сосед Трегубов, свирепый разбойник, который пять лет рядом с ними на нарах спал и пять лет беспрерывно издевался над мужиком:

— Плохо тебе, холоп, без пана, некому прислуживать, некому руки целовать. А иди, дурак, ко мне в службу. Из меня-то хозяин получше будет…

Тосковал Франек, о здоровье пана справлялся, записки писал. Но пан не отвечал, а фельдшер говорил, что умирает он. Вздыхал мужик, горевал и думал о барине уже как о покойнике. И все удивлялся: вот ведь как жизнь-то кончил богатый помещик, чистокровный шляхтич, барин с головы до пят, владелец Злотой Воли, Злотой и Злотовки.

Вспоминал его добром и с благодарностью. За хозяйскую заботу, за братскую помощь, за чай и сахар, за равный дележ всего, что присылала пани, за великую науку, которую по большой доброте своей преподал он ему.

Вспоминал давнее время, когда пришел он в имение Злотую Волю батраком. Точно солнце на небе был для него пан, Франек в глаза ему даже посмотреть страшился. Богатый пан, гордый, сильный и пригожий. Люди его любили, хоть горяч он был и никогда не расставался с арапником. А так справедливый был хозяин: работу спрашивал, но и о людях заботу имел. Одно плохо, что управляющего да собак экономов распустил, драться им позволял. Из-за этих холопов лютых, а особенно из-за одного изверга — старосты Падуха — в Злотой Воле ад был, как, впрочем, было в те времена по всей округе, да и везде.

Пять лет работал Франек в имении, а еще ни разу с паном разговаривать не довелось. На шестом году, в жатву, перевернулся у него на меже воз; слега сползла к краю. А тут, откуда ни возьмись, сам пан на Лысом по жнивью скачет, подскакал и, давай кричать — дождь собирался и мешкать было нельзя.

— Не виноват я, барин, — слега сползла! Сама собой набок свернулась…

— Я, что ли, буду за слегой смотреть? О чем думал, скотина, когда утром в поле выезжал?

И — раз! раз! — точно живым огнем по спине провел. Долго помнил Франек острый вкус помещичьей плетки. Но зла не держал и любил глядеть, как пан едет на Лысом по полю, приятно было посмотреть и на красавца пана и на красавца жеребца.

Потом ввели новые порядки, и стали люди поговаривать, что у шляхты война будет с царем.

Разное болтали мужики, по-разному, и помещики поступали. Пан Злотовский со своими крестьянами сразу договорился. Еще на святого Михаила, за год до войны, перестали мужики ходить на барщину, а кто приходил, получал поденно. И так было во всех имениях Злотовского.

Война надвигалась, и услыхать можно было всякое, правду и враки, слухи самые чудны́е. Баламутился народ и не знал, чего ждать. Наконец началось, но и тогда мужикам яснее не стало. Мало кто понимал, и все чего-то ожидали.

В мае проходил мимо Злотой Воли большой отряд и стал лагерем в лесу. Из имения на пятнадцати возах послали всего, чего надо: овса, сена, картошки, сала, солонины, пару бочек сивухи с винокурни, да трех волов, да двадцать баранов погнали. Сам пан и пани ехали следом в экипаже. Приехали в лес — Франеку страшно любопытно было глянуть на польское войско. Барин с командирами беседует. Падух велит возы разгружать, а сам подгоняет, как всегда, торопит.

Франек да еще один работник спускали с возу по доске бочку сивухи. Что-то неладно получилось, бочка полетела, клепки чуток разошлись и потекла она. Как начал тут Падух браниться, как пошел драться. В кровь Франеку лицо разбил, а тот стоит, только глазами хлопает.