Анджей Струг - Новеллы и повести

У нас обожают небольшие работы, в которых много кавычек; только подобные статьи считаются истинно научными, написанными с блеском.

Таково общее направление. Но меня оно не захватит, я останусь прежним. Мне нравится мечтать, нравится любить. Мне достаточно того, что я люблю пролетариат и ненавижу его угнетателей. Несомненно, так же воспринимает дело и товарищ Хелена. Она хорошо ориентируется в научной литературе и лучше всех нас может обосновать наши постулаты, но в отличие от других в каждом ее слове звучит истинное чувство. Именно поэтому ее никогда не подчинит себе мертвый догматизм. Не в угоду догме рассталась она и с Конрадом: по этой причине люди делают всякие глупости, но не ломают себе жизнь.

Наконец-то у меня есть документы, по которым я — брат Хелены. Какое счастье! Я не верю собственным глазам, рассматриваю их сто раз в день. Теперь через каждые две недели я имею право, как брат, навещать ее.

Эта гениальная мысль пришла в голову Марте. Хелене разрешили свидания с родными, однако родные к ней не очень-то спешили. Было решено воспользоваться этим правом: пусть девушка видится время от времени с приятным ей человеком. На прошлой неделе Марта приказала мне отправиться в Люблин, познакомиться с ее семьей и уладить все формальности. Речь шла о том, чтобы достать паспорт на имя брата и зарегистрировать родство. Я сделал все, что было мне поручено, отдал Марте документы и, ни о чем не догадываясь, осмелился попросить, чтобы счастливый их обладатель передал от меня привет Хелене. Но на следующее утро Марта вдруг заявила, что братом Хелены буду именно я, «поскольку никого более подходящего пока нельзя найти». Я не сразу понял, в чем дело, — просто поглупел от счастья. Марта слегка побранила меня за то, что я так недогадлив, а потом начала строго инструктировать, как себя вести, что можно делать, чего нельзя. Она пустилась в такие подробности, будто имела дело с круглым идиотом. Надавала мне множество поручений: нужно было передать Хелене пятнадцать вопросов и принести ответ на двадцать восемь. Я все записал, иначе не смог бы запомнить всю эту сущую, на мой взгляд, околесицу, а вернее, условные знаки, смысл которых мне неизвестен.

Я убежден, что Марта заранее избрала меня на роль брата Хелены, а скрывала просто по своему обыкновению. Где-то в глубине моей души шевелится догадка, что она думала не только о Хелене, но и обо мне. Хотелось бы поблагодарить ее, и я в самом деле очень ей благодарен, но боюсь даже заикнуться. Она наговорила бы мне массу неприятных вещей и еще отобрала бы документы. С нашей Мартой нужно быть всегда начеку, особенно если дело касается чувств.

Ведь однажды она уже сказала мне, что я, постоянно волнуясь за судьбу Хелены, компрометирую ее, ибо люди могут подумать, будто я посмел в нее влюбиться.

Твердая, принципиальная женщина наша Марта и держится словно чиновник. Но неверно было бы думать, что она злая. Если не обращать внимания на ее придирки и колкости, то она, в сущности, была всегда добра ко мне. А Хелене заменяет мать и сестру. Однако избави боже кому-нибудь подметить в ней подобную слабость. Она сразу же устроит самому дорогому ей человеку скандал из-за пустяка и примется утверждать обратное.

Когда я попытался чем-либо помочь Хелене — прибегнуть к связям, похлопотать за нее, — Марта пригрозила мне, что если я осмелюсь это сделать, то буду исключен из партии, «ибо настало время вам узнать, что наша гордость не позволяет нам обивать пороги жандармских приемных». Между тем мне известно, что та же гордость позволяла ей самой в течение нескольких месяцев бегать по делам Хелены, но в большой тайне от всех товарищей.

Мне никогда не забыть того дня, когда я узнал об аресте Хелены. Казалось, случилось нечто страшное и непоправимое. Я ходил, словно помешанный, и делал несусветные глупости. И главное — совершенно серьезно предлагал дурацкие и невероятно хитрые планы ее освобождения, над которыми смеялся даже Леонек, считавшийся у нас специалистом по организации побегов. Только через несколько дней я пришел в себя и осознал то, что, разумеется, понимал всегда: в нашей работе людям постоянно грозит арест и каждый готов к нему с первой минуты вступления в партию.

Однако трудно жить на свободе, когда за решетку сажают близкого человека. Думаешь, что именно ты виноват, стыдишься своей свободы. Начинает казаться, будто ты кого-то обворовываешь, имея возможность дышать свежим воздухом и видеть мир. Долго я ничего не мог с собою поделать: у меня перед глазами все время стояла наша бедная Хелена, покинутая, одинокая, отданная на съедение жестоким жандармам. Мне было бы намного легче, если бы взяли и меня.

Собственно, мне уже и полагалось бы посидеть. Тринадцать лет участвую я в движении. Правда, в кутузку не просился, но и не очень берег себя; людей брали рядом со мною, у ворот моего дома выставляли шпиков — и ничего.

Этому следует радоваться и я, конечно, не огорчаюсь. Но временами мне бывает стыдно, а когда рассказывают в моем присутствии о различных случаях из тюремной жизни, ощущаю нечто вроде зависти.

Она здорова, хорошо выглядит. Смелая, великолепная женщина! Настроение у нее, может быть, чуточку неестественное, но что за умение владеть собой! Это настоящая революционерка.

Увидев ее за двумя решетками, я онемел от волнения и только к концу свидания смог что-то пролепетать. Она сразу все поняла, стала говорить мне «ты», как брату, расспрашивала о сестрах, детях. В ответ я бормотал нечто несусветное, и она смеялась надо мной.

Хелена сказала, что она очень рада видеть именно меня, просила не забывать о ней. Она читает, работает, чувствует себя хорошо. И еще говорила какие-то странные и непонятные мне вещи, которые предназначались для «Камильки», то есть Марты, а на прощание улыбнулась мне своей чудесной улыбкой.

Я вышел ошеломленный, не помня себя от счастья. Мне казалось, что я увидал чудо. И еще раз убедился, как она дорога мне. Чувство неловкости, смущение, ложный стыд — все исчезло.

Она, конечно, понимает, что я даже не осмеливаюсь о ней мечтать, ничего от нее не жду, никогда ничего не потребую. Я хочу только служить ей.

Разумеется, я позабыл обо всех наставлениях Марты. В тот же день я был обязан отчитаться перед Мартой, но струсил и решил уйти из дома на весь вечер. Собственно, в моем поступке не было ни страха, ни стыда, а только желание избежать скандала. Мне хотелось, чтобы этот день был до конца прекрасным и праздничным. Я должен был обдумать, что произошло, многое восстановить в памяти. Чтобы не встретиться со знакомыми, уехал пообедать на окраину города, потом сидел, не зажигая света, в своей комнате и мечтал. Я размышлял спокойно и торжественно.