Дэвид Марксон - Любовница Витгенштейна

Я жгла артефакты и некоторые другие предметы, когда жила в Метрополитен-музее, тоже, естественно.

Да, огонь там горел постоянно, зимой.

Тот костер отличался от костра в Лувре. В Метрополитен я разожгла костер в огромном зале, там, где все входят и выходят.

Вообще-то я даже соорудила над ним высокую жестяную трубу. Так, чтобы дым поднимался прямо к стеклянной крыше.

Что мне пришлось сделать, так это прострелить отверстия в стеклах, после того как я построила трубу.

Это я сделала при помощи пистолета, очень аккуратно, под углом, с одного из балконов, чтобы дым выходил, а дождь не попадал.

Дождь все равно попадал. Хотя и немного.

Ну, со временем он начал попадать и через другие окна, когда те разбились сами по себе. Или из-за погоды.

Окна до сих пор разбиваются. Несколько разбиты здесь, в этом доме.

Сейчас, однако, лето. Да и против дождя я не возражаю.

Со второго этажа можно увидеть океан. Здесь внизу дюны, которые загораживают вид.

Вообще-то это мой второй дом на этом пляже. Первый я сожгла дотла. Я до сих пор не уверена, как это случилось, хотя, возможно, я готовила еду. Я ненадолго отошла к дюнам помочиться, а когда обернулась, все уже пылало.

Эти пляжные дома все деревянные, конечно. Я могла лишь сидеть среди дюн и смотреть, как он горит. Он горел всю ночь.

Я до сих пор замечаю сгоревший дом по утрам, когда гуляю по пляжу.

То есть, само собой, я замечаю не дом. Я замечаю то, что осталось от дома.

Однако все равно человек склонен думать о доме как о доме, даже если от него не очень много осталось.

Что же до нынешнего, то он, между прочим, держится весьма неплохо. Грядущие снега будут третьими по счету, если не ошибаюсь.

Вероятно, мне следует составить список мест, где я побывала, хотя бы к собственному сведению. То есть начиная с моего старенького лофта в Сохо, еще до Метрополитен-музея. И моих путешествий затем.

Хотя, признаюсь, сейчас я многие из них уже тоже не вспомню.

Зато я помню, как сидела однажды утром в автомобиле с правым рулем и наблюдала, как Стрэт- форд-на-Эйвоне утопает в снегу, что наверняка редкость.

Ну и еще однажды той же зимой меня едва не сбила машина без водителя, которая катилась по склону холма около Хемстедской пустоши.

Можно было объяснить, почему машина катилась вниз по холму без водителя.

Объяснялось это холмом, разумеется.

Та машина тоже была с правым рулем. Хотя, наверное, это не особенно важно.

И, в любом случае, я могла ошибиться раньше, когда сказала, что оставила послание на улице о человеке, живущем в Национальной галерее.

Где я жила в Лондоне, так это в галерее Тейт, где очень много картин Джозефа Мэллорда Уильяма Тёрнера.

Я совершенно уверена, что жила в Тейт.

Этому тоже есть объяснение. Объяснение состоит в том, что оттуда видно реку.

Живя один, предпочитаешь иметь вид на реку.

Однако и Тёрнером я всегда восхищалась. Более того, его картины вполне могли повлиять на мое решение.

Однажды Тёрнер привязал себя к мачте корабля на несколько часов во время яростного шторма, чтобы позже нарисовать шторм.

Разумеется, Тёрнер собирался нарисовать не шторм как таковой. Он собирался нарисовать изображение шторма.

Язык часто содержит такого рода неточности, как я обнаружила.

Вообще говоря, история о Тёрнере, привязанном к мачте, напоминает мне о чем-то, хотя я не могу вспомнить, о чем она мне напоминает.

Также я, кажется, не помню, что за костер у меня был в Тейт.

Между прочим, в Рейксмюсеуме, в Амстердаме, я вынула «Ночной дозор» из рамы, когда грелась там.

Я вполне уверена, что также собиралась добраться до Мадрида примерно в то самое время, поскольку там, в Прадо, есть картина Рогира Ван дер Вейдена «Снятие с креста», которую мне хотелось увидеть снова. Но по какой-то причине в Бордо я пересела в машину, которая смотрела в другую сторону.

Хотя возможно, что на самом деле я пересекла испанскую границу и добралась аж до Памплоны.

Что ж, я часто поступала необдуманно в те дни, как я уже говорила. Однажды, стоя на вершине Испанской лестницы в Риме, я без всякой причины, не считая того, что наткнулась на целый микроавтобус «фольксваген», полный ими, спустила вниз сотни теннисных мячиков, которые прыгали друг за другом к подножию во все стороны.

Глядя, как они ударяются о крошечные неровности или потертости в камнях и меняют направление, или гадая, как далеко каждый из них проскачет по пьяцца внизу.

Некоторые пропрыгали наискосок и даже докатились до дома, в котором умер Джон Китc.

На доме есть табличка, в которой говорится, что здесь умер Джон Китc.

Табличка, естественно, на итальянском. Джованни Китc — так написано его имя.

Река у Гиссарлыка называется Скамандр — теперь я вспомнила.

В «Илиаде» Гомер пишет о ней как о могучей реке.

Что ж, возможно, она и была такой когда-то. Многое меняется за три тысячи лет.

Но все равно, сидя над ней на развалинах стен и глядя на пролив, я была почти уверена, что на другом берегу можно увидеть греческие сигнальные костры.

Что ж, как я говорила, возможно, я не позволяла себе так думать.

И все-таки о некоторых вещах можно думать без всякого вреда.

Например, следующим утром, когда занялся рассвет, я с удовольствием подумала о нем как о розовоперстой заре. Пусть даже небо было пасмурным.

Между тем я нашла время, чтобы испражниться. Для этого я хожу не в дюны, а к самому океану, где прилив все смывает.

По дороге туда я сначала зашла в лес возле дома, чтобы нарвать листьев.

А затем пошла за водой из ручья, до которого примерно сто шагов по тропе в противоположную сторону от пляжа.

Ручей у меня тоже есть. Пусть даже это и далеко не Темза.

В Тейт, однако, я приносила воду из реки. Так уже довольно давно можно делать.

Да, из Арно, во Флоренции, можно было пить, еще когда я жила в Уффици. Или из Сены, когда я брала с собой к причалу кувшин из Лувра.

Вначале я пила только бутилированную воду, естественно.

Вначале у меня было еще и снаряжение. Например, генераторы — для электрических обогревателей.

Вода и тепло были, конечно, основными благами.

Я не помню, что было раньше: научилась ли я следить за костром и поэтому избавилась от соответствующих устройств или обнаружила, что теперь снова можно пить любую воду.

Пожалуй, сначала я стала экспертом по кострам. Пусть даже я за несколько лет сожгла дотла два дома.

Более поздний пожар, как я упоминала, был случайностью.

О том, почему сгорел первый дом, я бы предпочла не распространяться. Однако его я спалила намеренно.

Это было в Мексике, утром после моего посещения могилы бедного Саймона.

Так вот, это был дом, в котором мы все жили. Я искренне верила, что собираюсь остаться там на какое-то время.