Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

Пишу наспех и весь дрожу. Побойся бога, езжай куда хочешь, только не сюда. С большим трудом я добился у сестры, чтоб она позволила заходить к нам одному приличному ремесленнику, вдовцу. Бедная Мирьям достаточно руки себе ломала, пока согласилась, глаза выплакала, и вдруг ты приедешь и все расстроишь. Подумай сам, жениться ты не собираешься, да, по правде говоря, теперь и не имеешь возможности, зачем же тебе стоять на ее пути? Сам ты мало зарабатываешь, я никак не в состоянии дольше содержать ее, — своих едоков хватает. Если ты честный человек, поезжай куда-нибудь в другое место. Ради бога!..

осреди базарной площади лежит старое гнилое бревно.

Оно кажется совсем мертвым, как все, что мертво; но в тихую летнюю ночь, когда местечко погружается в глубокий сон, когда луна и звезды дремлют в легкой серебристой мгле, во мне просыпается старый колдун… Одно мановение руки — и бревно оживает!

Старое заколдованное бревно просыпается по утрам вместе с девственно чистым солнцем, а по вечерам, когда солнце поникает, багровое и приниженное, бревно начинает рассказывать историю за историей.

Всем, что я пишу о местечке, я обязан ему, все это поведало мне старое бревно.

Начинает оно с себя, и это вполне естественно. Каждый считает, что он — пуп земли, а вокруг располагается весь остальной мир.

Всему свое место: сначала я, потом все, что мое, — моя семья, мои товарищи, мои друзья, мои знакомые, мой город, мой край, моя страна… Все, что принадлежит мне!

Потом мы снисходим до компаньонов — наша земля, наш мир.

Правда, прежде чем сказать «наша земля», мы говорим «мой бог»! Но это, пожалуй, из корыстных соображений…

Кое-кто считает себя не только пупом земли, но и светочем вселенной, — свет со всего мира устремляется к нему, дескать, для того, чтобы он отражал его… Не обзаведясь даже простой стеариновой свечкой, эти благодетели бегают по улицам и кричат: «Свет! Свет!»— точно всевышний в свое время, а потом, не будь рядом помянут, Гете перед смертью.

Некоторые даже сомневаются, существует ли, кроме них, еще что-нибудь.

«Я — это я». А остальной мир? — не сон ли это мой в летнюю или в зимнюю ночь?

И действительно, кто может заставить меня поверить, что, кроме меня, существует еще что-то? Ведь я ощущаю только мой голод, мою жажду, мое горе… Люди говорят, что они ощущают то же самое, но ведь этого еще недостаточно!

Когда-то полагали, что на свете существуют порядочность, милосердие, совесть, справедливость и тому подобное. Оказалось, что все это сон, мираж…

В самом желе, если я, я один, отведаю вина, вокруг меня, как пьяный, пляшет весь мир!

Но вернемся лучше к бревну, к его биографии!

Когда-то оно было деревом. Свежим зеленым деревом в зеленом лесу!

Корнями оно уходило в землю, ветвями тянулось к небу… Орел, конечно, парит выше, однако свое дело дерево делало честно — тянулось и тянулось, перерастая себе подобных! Все большая и большая часть неба открывалась ему.

Иногда ему казалось, что с неба вот-вот упадет луна и ляжет короной ему на голову! Оно так высоко поднялось, разве оно не достойно короны?!

Жилось ему неплохо.

Дышит тысячью листьев, пьет земные соки дюжинами корней. Это для тела, а для души птичьи концерты и маскарады облаков!

В ветвях свистит, щелкает, звенит… А по небу что-то летит, несется… Откуда-то плывет отара пушистых овечек; навстречу ей устремляется свора свирепых черных волков… Они исчезают, и вот появляется длинный немец в огромных сапогах и в стальном шлеме… Но и он расплывается! Смотрите, небо вывешивает белье на просушку… Белье качается, трепещет, волнуется, будто хочет упасть на землю и одеть всех бедняков…

Так бывает летом.

Зимой дерево закутывается в белую шубу и дремлет. Дремлет, и снятся ему длинные-предлинные сны.

Однажды оно слышит сквозь сон: трах, трах!

Топор или гром? И кто будет жертвой — оно или другое дерево?

Не успевает оно прийти в себя, как, поверженное, уже лежит на земле… И снова оно засыпает… И снова грезится ему: «Дело сделано! Начинается новая жизнь, совсем новая. Не в родном лесу, не в кругу себе подобных, а на далекой чужбине! Землю и небо заменят небо и вода, вернее — небо и небо: настоящее — наверху, отраженное — внизу…»

И станет дерево мачтой, пустится в плаванье на самом большом корабле, на самом большом корабле по самому большому морю! И увидит оно весь мир!

Но леса оно никогда не забудет!

Когда корабль приблизится к берегу, дерево-мачта поклонится, приветствуя лес… Иногда на него повеет запахом листьев и хвои. Наверно, на корабле есть клетка… И в ней маленькая, милая птичка…

Дерево грезит и чувствует, как топор врезается ему в бока, сдирает и рвет кору… Не беда!

«Терпи, казак, атаманом будешь!»

Других превратили в щепки, испепелили, пепел по всему миру рассеяли, а оно будет мачтой.

Но проснулось дерево не мачтой… Всего лишь балку сделали из него и замуровали в стену.

Душно, темно, тесно, давит со всех сторон…

И снова оно погружается в сон, в тяжелый сон без сновидений, без надежд.

Так оно спит пятьдесят, а может быть, и сто лет. И снова его будят: трах, трах!

На сей раз оно и вправду просыпается в море — в красном огненном море, вокруг бушует пламя…

«Конец пришел! — думает дерево. — Я в аду!»

Но дерево полагает, а пожарная команда располагает… И вот посреди базарной площади лежит бревно…

Лежит оно, гниет, но еще служит маленькому мирку…

На нем держится благополучие шашелей… Подбегает к нему растрепанная прислуга и отрывает от него щепку… Каждый день после обеда оно снабжает зубочистками писаря из магистрата… В канун субботы кто только в бога верует отдирает от него лучинку для сжигания ногтей…

Забредет среди ночи в местечко мелкий торговец, погорелец или просто нищий — переночует на бревне…

Иногда ночной сторож растянется на нем и храпит что есть мочи…

Летнее утро…

Смеясь и галдя, с песнями и криком выбегает детвора из тесных домишек… Босые, полуголые, с куском хлеба в руке или совсем без хлеба бегут они к бревну.

Играют…

Играть — значит изображать старших.

Вот жених и невеста отправляются гулять верхом на палке, целуются по углам, преподносят друг другу подарки.

Если подношение оказывается недостаточно богатым, добавляют еще черепок, осколок зеленой или синей бутылки или кусочек кожи… В противном случае брак расстраивается, обиженная сторона жалуется раввину, взимается штраф.