Ицхок-Лейбуш Перец - Избранное

Как румяные яблоки, розовеют во сне щечки Янкеле. Улыбка блуждает по нежным губкам… Губки движутся, ищут… «Обжора, и во сне готов сосать!»

Старик смотрит, как мечется во сне Ривка. Она спит на сеннике, по грудь укрытая белой в черную крапинку простыней. Изголовья не видно. Красивое, разрумянившееся лицо и белая точеная шея четким силуэтом выступают на подушке из спутанных ярко-рыжих волос, которые покрывают все изголовье и кончиками касаются пола. Кончики эти трепещут от каждого Ривкиного вздоха.

«Точь-в-точь моя старуха, не сглазить бы… — думает Менаше. — Горячая кровь, сновидения… Долгие годы ей!»

— Ривка! — Он прикасается к ее обнаженной руке, лежащей поверх простыни.

— А? Что случилось? — пугается Ривка и широко открывает большие голубые глаза.

— Тсс… — улыбаясь, успокаивает ее старик. — Это я. Перебирайся-ка на кровать…

— А ты, дедушка? — спрашивает Ривка, сладко зевая.

— Я больше не буду спать… В мои годы не спится… У отца дело в городе, а мама должна закупить все, что требуется, для помолвки у Пимсенгольцев.

— Я поставлю чай, дедушка.

— Нет, Ривка… Иди-ка ложись в мою постель… Тебе еще долго можно спать… На фабрику ты сегодня не пойдешь, мама сказала, что сегодня ты ей понадобишься… Вот и выспись…

— А, — зевает Ривка еще шире.

Она все вспомнила — вчера отец пришел домой довольный: господь послал ему изрядную кучу тряпья.

И мама принесла приятную новость: у Пимсенгольцев, где она нередко бывает, наконец состоится помолвка, хоть невеста и воротит нос. Ничего, она получит по заслугам, помолвка все равно состоится!..

Ривку, однако, это не особенно радуем Она и вправду выспится, ходить с матерью по базару, конечно, приятней, чем сидеть на фабрике, но тащить корзинки с яйцами и курами, да еще ловить посреди улицы убежавшего петуха — тоже не большое удовольствие!

Но раз надо, значит надо.

Она заворачивается в простыню и прыгает на кровать.

Старик любуется ею: «Точь-в-точь моя старуха, не сглазить бы…»

Старый Менаше расщепил лучину на несколько совсем тоненьких щепочек, разложил их под жестью, посыпал мелким углем («дорог нынче уголь!»), полил керосином и поставил на огонь старый ржавый жестяной чайник. Пока он ставил чайник, Сора уже успела поднести к груди Янкеле, мечтая дожить до того времени, когда он будет произносить благословение над молоком.

Больная Хана тоже проснулась и села в кровати.

Прячась за спиной матери, она играет с маленьким братцем: «Ку-ку! Ку-ку!»

Ее бескровное лицо с мечтательными глазами, обрамленное массой пепельных растрепанных волос, ниспадающих с ее маленькой головки, возникает то справа, то слева. Но ее движения слишком вялы, улыбка слишком, бледна, а взгляд слишком неподвижен, чтобы уже утром оторвать от груди Янкеле-обжору, как зовут его в доме.

Он очень занят. На сестру он смотрит, но уделить ей времени не может. Янкеле лежит на материнских коленях; одну ручку он подобрал под себя, а другой оттягивает край расстегнутой материнской рубашки, чтобы было удобнее сосать. Взгляд у него солидный и спокойный, да и что беспокоиться — сестра от него никуда не убежит!

Хаим в молитвенном облачении шагает по комнате, бормоча молитву.

Он то и дело останавливается, поглядывает на Сору, видно, хочет ей что-то сказать, но, покосившись на старика, снова принимается шагать.

Старика он боится.

Старик думает, что и сейчас, как в доброе старое время, когда еврею некуда было спешить, он может спокойно читать по молитвеннику…

А теперь за одной парой штанов охотятся семеро.

Правда, вчерашнее дельце, кажется вполне надежным… Хаим сторговался за шесть рублей без пятачка, оставил задаток в семь пятиалтынных и двенадцать грошей… Уходя, дал три копейки дворнику, чтобы других старьевщиков не пускал во двор.

И все-таки на душе неспокойно. Как знать? Надо еще найти компаньона!

Немощной рукой он подносит ко рту стакан с чаем, дует перед каждым глотком и все не может придумать, как быть.

Трудно подыскать компаньона!

К кому пойти? К ростовщику? Обдерет как липку! К оптовику — и вовсе на бобах останешься.

А когда найдешь наконец компаньона, изволь отдать ему половину заработка, как будто ему, а не Хаиму пришлось торговаться!..

Иногда удается у Соры перехватить несколько грошей. Но сегодня навряд ли! Сама жаловалась, что ей не хватит на покупки.

А может, она позволит ему взять на один день из Ханиного узелка…

Даже подумать страшно. Не раз Хаиму приходилось в этом горько раскаиваться!

Он снова бросает взгляд на Сору — момент, кажется, подходящий!

Ребенка Сора уже уложила. Она одевается не отходя от люльки и улыбается сынишке так нежно, так ласково… Может, все-таки решиться?

— Ночью я высчитал, Сора, — отваживается Хаим, — очень выгодная покупка! Заработаю, с божьей помощью!

— Дай-то бог! — отвечает Сора. — На счастье Янкеле! С тех пор как он родился, чаще подворачивается заработок!

— Я думаю, — продолжает Хаим с подобострастной улыбкой, — деньги пойдут нашей Хане; знаешь, Сора, покупая, я думал: не будем дразнить судьбу, но из прибыли по меньшей мере треть я отдам Хане. И только я так подумал, помещица вдруг смягчилась и стала спускать гривенник за гривенником!

— Тем лучше, — улыбается Сора и, кажется, становится моложе и красивее.

«Как в прежние годы, — отмечает Хаим, — да, была бы только удача!..» Однако у него нет времени для подобных размышлений…

— Итак, Хана — компаньонка…

— Ну что ж? Прекрасно!

— Да, но, — бормочет он, — для того, чтобы Хана была компаньонкой (я ведь ставлю на ее счастье!), уж если компаньонкой…

«Так что же? — настораживается Сора. — У Хаима что-то на уме, к чему-то он клонит…»

— Ну и что же?

— Вот я и подумал, пусть она будет настоящей компаньонкой… Пусть внесет свою долю.

— Что? Что ты говоришь? — Сора ушам своим не верит. Не дождавшись ответа, она набрасывается на Хаима: — Разбойник! Злодей! И это отец! Это муж! Знает, ведь, девочка так больна! И я поклялась не рисковать ее деньгами, ее так тяжко заработанными деньгами, кровью заработанными деньгами… Девочка корзинки за мной носит… Редко-редко перепадет ей что-нибудь за работу… Я всегда стараюсь прибавить ей несколько грошей…

Сора никак не может успокоиться.

Хаим хочет что-то ответить; старик не дает ему рта раскрыть.

— Молчи уж лучше, Хаим, молчи, — говорит он. — Разве ты не знаешь, что Сора права?.. Иди ищи себе компаньона… Не лезь на рожон… Сам живи и другим давай жить.

Хаим тихонько кладет в мешок кусок хлеба с луком и выходит. Старик провожает его притчей:

— Видел ты, как птички собирают крошки во дворе? Кусок побольше поднимают двое…

А на кровати Ривка спит не намного спокойнее. В голове бродят мысли, которые мешают ей спать… Девушка вспоминает…