Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

«Мешок покажет дорогу, мешок покажет дорогу!»

И чтобы мешок показывал дорогу, Ууно повернулся спиной и стал идти задом наперед. Долго ли Ууно так шел — неизвестно, наконец он устал и положил мешок на землю, чтобы отдохнуть. Он заметил, что мешок плохо завязан и вот-вот откроется. Ууно попытался завязать покрепче, но, чем больше старался, тем хуже получалось. Он решил было крепко, двумя руками держать мешок, но вскоре почувствовал, что руки его слабеют, пальцы разжимаются… Мешок раскрылся, и все войско хлынуло наружу, да так, что часть солдат и всадников была сбита с ног и тут же затоптана насмерть. Ууно попытался рассмотреть — закрыты ли, как положено, глаза у умерших, но ему это никак не удавалось. Все новые и новые полчища солдат выскакивали из мешка, подминая умерших, словно это был гравий для мостовой. Оставшиеся в живых почему-то перессорились друг с другом. Всадники гонялись за солдатами, пулеметы и пушки стреляли по всадникам, броневики и танки давили всех подряд. Ууно, увидав, что так они все перебьют друг друга, стал кричать и приказывать, но никто его не слушал. Напротив — все, даже танки и броневики, громко засмеялись и стали издеваться над ним:

«Тоже указчик выискался! А у самого даже души нет!»

И все вдруг бросились на Ууно, ему пришлось искать убежища и звать на помощь отца и Деда Мороза. Но, прежде чем подоспела помощь, заревели моторы самолетов и, словно град, сверху посыпались бомбы. Некоторые из них задели Ууно, и он упал на спину, хорошенько зажмурив глаза, чтобы не умереть, как животное.

Так он лежал, пока не услышал донесшийся откуда-то голос Деда Мороза:

«А где мешок?»

«Я умер» — прошептал Ууно из последних сил.

«Где мешок?» — повторил Дед Мороз.

И хотя Ууно знал, что умер, он стал почему-то искать исчезнувший мешок.

«Я не могу его найти», — жалобно сказал Ууно.

На это Дед Мороз ответил безразличным тоном:

«Ну, раз мешка нет — ничего не поделаешь. У хороших детей хоть душа или мешок есть, а у тебя ни того, ни другого».

«Дай мне хоть одного солдатика с душой!» — со слезами в голосе воскликнул Ууно.

«Приходи в следующее рождество, тогда снова сможешь выбрать себе мешок или душу. А пока пусть у тебя остаются бездушные солдаты, каких любят правители и военачальники за то, что они такие смелые — не боятся даже убивать беззащитных».

Возможно, Дед Мороз сказал бы еще что-нибудь, но Ууно его не слушал. Он стал громко кричать и проснулся.

1939

В это утро Господин встал очень рано.

Сквозь мутные круглые стекла просачивалось немного зеленовато-серого света. В комнате было еще темно, и Господин зажег свечу в медном подсвечнике.

Натужно кашляя, он надел синие штаны и красный жилет. Потом обулся и надел черный, доходящий до пола кафтан; застегивая пряжки на туфлях, он зашелся в неудержимом кашле.

Он вздохнул, взял в руки шнурок с нанизанными на него черными бусами и принялся перебирать их, тихонько шевеля губами.

Попи со своего места следила за ним светло-карими влажными глазами. Она знала запах этих бус. В нем было что-то приторно-острое, и он не нравился ей. Лицо Господина всегда становилось скучным и грустным, когда он перебирал бусы.

Господин умолк и неподвижно уставился на пламя свечи. Его белая как снег голова оставалась склоненной, а дрожащие пальцы сложенными. Фитилек свечи вытянулся, начал чадить, но Господин не замечал этого.

В последнее время он вообще был странным. Он возвращался поздно ночью, сидел возле горящей свечки, разламывал хлеб и, забывая есть, держал кусочек в руке и разговаривал сам с собой.

По ночам Попи слышала сквозь сон тяжелые вздохи Господина. Тогда она вставала и подходила к нему. Она махала хвостом, лизала руки Господина и всячески старалась утешить его. Но Господин не замечал этого.

Ему, видно, снились страшные сны, как и Попи, когда ей мерещились незнакомые улицы, где разгуливали чужие злые собаки.

Господин еще раз вздохнул, встал, надел кожаную шапку с большой пуговицей посередине, задул свечу, присел на корточки перед Попи и похлопал ее по спине.

— Но-но-но! — любовно приговаривал он и гладил шелковистую голову собаки. Попи потягивалась под рукой, махала хвостом, зевала и далеко высовывала язык.

Каким добрым был Господин, когда сидел вот так перед ней, а черный кафтан складками ложился вокруг него на полу! В утренних сумерках Попи едва различала его мягкую улыбку.

Потом Господин встал и направился в угол, где стояла большая клетка Ухуу. «Зачем он идет к нему?» — ревниво подумала Попи, не отставая от Господина и все время виляя хвостом.

Но Господин ничего не дал Ухуу, как опасалась Попи. Он только погрозил пальцем и сказал наставительно:

— Ну-ну, смотри у меня.

Ухуу только что проснулся. Он был сонный, ему, видимо, было холодно. Он терся плечом о клетку и рукой держался за свой затылок. В ответ на слова Господина он лишь заворчал горловым голосом.

Потом Господин пошел к выходу. Опережая его, Попи подбежала к рыночной корзине, висевшей на стене, но Господин не обратил на это внимания. Понурившись, он подошел к двери.

На дворе слегка рассвело. В открытую дверь стала видна каменная стена и тонкая башня, а за нею зеленое небо.

Прямо перед носом у Попи Господин закрыл дверь. Она слышала, как он медленно прошел по двору, отпер ворота и снова запер их. Потом все затихло.

Попи постояла некоторое время перед дверью, склонив набок голову с завернувшимся ухом и прислушиваясь. Но больше ничего не услышала. Потом она вернулась назад.

Он не принесет сегодня мяса, разочарованно подумала она. Уже несколько дней не приносит. Но почему? Ему это было бы так легко.

Она бесцельно покружила по комнате. Когти ее с легким стуком ударялись о клетчатый пол. Ее длинный хвост и острый нос почти касались земли.

Было все еще так темно, что она спотыкалась и своими кривыми коленями ударялась о разные вещи. Пахло старой кожей и мебелью. Но, кроме того, на всем еще лежал отпечаток успокаивающего воспоминания о Господине.

Было еще слишком темно, холодно и скучно. Попи улеглась на своем матрасике, свернулась клубком. Так хорошо лежать, согреваться, дремать и грезить.

Теперь Господин проходит по улицам, думала она. Много улиц, много домов и господ. Но нигде не найдется такого хорошего дома, как этот, такого хорошего Господина.

Попи открыла один глаз. На дворе посветлело. Зарозовели два ряда тусклых квадратов в стене. На пол легла тень.

Мой Господин лучший из всех, подумала Попи и закрыла глаза. Мудрость его безгранична. Он выходит с пустой корзиной и возвращается с корзиной, полной мяса. Кто, кроме Господина, может совершить это!