Юхан Смуул - Эстонская новелла XIX—XX веков

— Хорошо! — горячо воскликнула девушка.

В эту минуту из-за угла вышли старик и старушка. Они уже вырастили своих детей, и те, кроме младшей дочери, уже вылетели из гнезда. Муж и жена опять остались одни, как много лет тому назад. Теперь у них снова было время, чтобы гулять вдвоем по городу и любоваться роскошными витринами. Сегодня они тоже остановились было у витрины бюро путешествий, но в последнюю минуту старик заметил стоявшую перед ней молодую чету. И, не сказав ни слова, он увлек старушку в переулок, словно испугавшись подобного видения.

— Что ты меня тащишь? — спросила старушка почти с обидой.

— Они там, — ответил муж.

— Кто они?

— Да наши, конечно.

— Ну и что же?

— Они стоят у витрины бюро путешествий и держатся за руки, — ответил муж.

Этого было достаточно. Старушка ни о чем не стала расспрашивать мужа. Старик тоже ничего больше ей не сказал. Тихие и печальные, побрели они к дому, и лишь тогда немного успокоились, когда дома, сунув ноги в мягкие туфли, пригрелись у теплой печки.

1930

Вот уже второй год подряд Дед Мороз приносит Ууно в подарок солдатиков, всадников, пушки, самолеты, броневики и танки. Эти игрушки ему очень нравятся — ведь солдатиков и всадников можно построить в ряд, словно они маршируют. С самолетами можно бегать по комнате, как будто они летают, из пушек можно стрелять, а машины и танки можно завести, и они долго бегают по полу, то тихо, то с грохотом.

Но когда Ууно показал все это богатство сестре Марет, которая года на два старше его, та скривила свои тонкие губы, как бы говоря: «Подумаешь!» Чтобы доказать сестре, что все это вещи стоящие, он зарядил пушку и крикнул:

— Смотри!

— Ну, смотрю, — ответила Марет.

Ууно прицелился в солдатиков и всадников, построенных в шеренгу, и ловко выстрелил в них деревянным снарядом. Но снаряд не задел ни одного солдатика, и Марет сказала:

— Вот видишь — ничего!

— Настоящий снаряд тоже не всегда попадает в цель, — пытался оправдаться Ууно и добавил: — Смотри еще!

— Ну, смотрю.

Ууно еще раз выстрелил в солдатиков и всадников и опять не попал.

Только после третьего выстрела деревянный снаряд угодил в цель и повалил несколько фигурок. А один всадник перевернулся, и у него отлетела голова.

— Вот видишь! — торжествующе закричал Ууно. — Сразу несколько, а у генерала голова с плеч долой.

— Голова-то с плеч, а крови нет, — пренебрежительно сказала Марет, едва взглянув на поле боя.

— Разве и кровь должна быть? — после недолгого раздумья спросил Ууно.

— А если война? — сказала Марет.

— Да ведь это не война, — воскликнул торжествующе Ууно, — это просто так!

Марет то ли не захотела, то ли не нашлась, что ответить, во всяком случае сделала вид, будто слова брата вполне резонны. Но, немного подумав, она сказала с жаром:

— Вот ты стреляешь, а ни дыма, ни выстрела нет! Ничего нет!

— Да, хоть бы дым шел или выстрел слышался! — согласился Ууно, чувствуя, что Марет права. Что это за стрельба, если пушка не дымит и не бабахает!

Но у Марет было про запас и еще кое-что, чтобы доказать, как важно ее участие в стрельбе по солдатикам и всадникам.

— Смотри, — сказала она, — у убитых солдат глаза всегда открыты! А почему? Ведь их убило снарядом, а снаряд убивает насмерть.

— Совсем необязательно, — возразил Ууно. — Когда Валту сдох от угара, глаза у него были открыты. Я сам видел, как мама вытаскивала его за ноги во двор.

— Но солдат ведь не собака, чтобы ему умирать с открытыми глазами, — сказала Марет. — Когда бабушка лежала в гробу, глаза у нее были закрыты. У маленького Микка тоже, перед тем как отец закрыл крышку гроба.

— Ну до чего же ты глупая! — воскликнул Ууно. — Разве бабушка и Микк умерли от снаряда? Ведь они болели.

— Ну так что же? — не сдавалась Марет. — Когда человек спит, у него всегда глаза закрыты.

— Солдаты же не спят, они бывают мертвые, если их снарядом убило.

— А мама говорит, что смерть — это тот же сон, только более, долгий и тяжелый. И отец, когда ложится, всегда закрывает глаза, совсем как моя Тийу.

— Так ведь у твоей Тийу души нет! — презрительно ответил Ууно.

— Да уж побольше, чем у твоих солдат. Тийу хоть глаза закрывает, а твои солдаты никогда не закрывают — стоят ли они, лежат ли.

И Марет, взяв свою розовощекую Тийу, несколько раз опустила и подняла ее перед братом, и глаза куклы закрывались и открывались, как будто она то засыпала, то просыпалась, то умирала, то оживала, повинуясь движению рук девочки.

— Да ведь она сейчас не от бомбы падает, — снова попытался возразить Ууно. Но Марет словно только и ждала этих слов. Она немедленно поставила Тийу на пол и сказала:

— Стреляй, чтобы она упала. Тогда и увидим, закроются у нее глаза или нет.

— Но ведь Тийу девочка, а мои солдаты в девочек не стреляют, — сказал Ууно.

— Это ничего, что девочка, теперь и в девочек стреляют, — сказала Марет и, помолчав, добавила, чтобы приободрить брата:

— Ведь папа читал в газетах, что теперь стреляют и в женщин и в детей. Почему же в девочек нельзя?

Это убедило Ууно, и он стал собирать с пола деревянные снаряды, чтобы расстрелять Тийу; та, словно великан, стояла рядом с пехотинцами и всадниками. Голубые глаза ее были широко раскрыты, золотистые косы перевязаны розовой шелковой лентой, красная юбка широко разлеталась, словно поддуваемая ветром. Но когда пушка была уже наведена и снаряд лежал в стволе, Марет сказала:

— Только в глаза ей не стреляй, они у нее очень чувствительные. Ты ее так урони.

— Иначе ее не повалить, только выстрелом в голову — Тийу же очень большая, — высказал предположение Ууно.

— Ничего, повалишь, — заявила Марет. — Тийу ведь не мужчина, и сил у нее не так уж много. Она едва на ногах стоит.

Ууно выпустил первый снаряд, и он пролетел мимо. Второй задел лишь юбку Тийу, не причинив ей никакого вреда. Она стояла, как юная богиня, широко раскрыв глаза, словно земные дела ее не касаются. Следующий снаряд попал Тийу в грудь, она покачнулась, но устояла.

— Я тебе сразу сказал, надо стрелять в голову, а то она не упадет, — объяснял Ууно.

— А ты стреляй, стреляй, ведь на войне тоже двумя-тремя выстрелами ничего не сделаешь, — подзадоривала брата Марет.

И Ууно продолжал обстрел. Но и выстрел в голову не сбил Тийу с ног, будто она была бессмертна.

— Вот бы мне пушку побольше, я ей показал бы, — сказал Ууно, посылая все новые и новые снаряды в синеглазую Тийу. И вдруг произошло чудо — снаряд угодил ей не в грудь, и не в голову, а только в руку, но Тийу упала, сначала как будто на бок, а затем, как полагается, на спину. Глаза ее закрылись.

— Готова! Убита! — в один голос воскликнули дети, а Марет добавила: