Мао Дунь - Избранное

— Поговаривают, что лавка «Цзюйлун» в южной слободе и лавка «Хэюань» в западной вот-вот обанкротятся! А они задолжали нам почти триста юаней. Надо принять меры, потом с них ничего не получишь!

Господин Линь изменился в лице, губы у него задрожали. А Шоу Шэн, почти шепотом, сообщил совсем ужасную новость:

— А еще… еще ходят слухи… это уже про нас. Они, видать, и до «Хэнъюаня» дошли — потому они так на нас и жмут, да и шанхайский сборщик что-то пронюхал… Кто же это нам так пакостит? Уж не они ли?

И Шоу Шэн кивнул в сторону «Юйчансяна».

Проследив за его взглядом, Линь долго молчал с убитым видом.

Всем своим сердцем, которое то замирало, то болезненно сжималось, он чувствовал, что это конец. Спасение было бы просто чудом! Гоминьдановские бонзы его шантажируют, меняльная контора прижимает, конкуренты вредят, должникам грозит банкротство — кто сможет вынести столько ударов! И за что ему такая жизнь? Эта лавчонка досталась ему от отца, и он всегда берег отцовское наследство: торговал усердно, никому не пакостил, не делал ничего дурного. И предки его никому не пакостили, никого не обманывали — почему же ему так не везет!

Увидев, что Линь совсем расстроился, Шоу Шэн стал его утешать, хотя и сам не мог сдержать тяжелый вздох:

— Вы, хозяин, не горюйте: пусть себе говорят. В голодный год много всякого вздора болтают. У нас в городке, я слыхал, из десяти лавок девять не знают, как дотянуть до конца года. Положение скверное, торговля — хоть брось, даже самые богатые лавки бедствуют. Не нам одним трудно! Уж если небо рухнет — всем конец! Торговая палата должна найти какой-то выход: нельзя допустить, чтобы торговля совсем захирела!

Снег повалил еще сильнее. Улица стала совсем белой. Пробежала собака, отряхнула с себя налипший снег и, поджав хвост, исчезла. Никогда еще под Новый год не была эта улица такой унылой и безлюдной!

А в далеком Шанхае в эти часы тяжелые орудия японцев нещадно громили переполненные товарами торговые кварталы…

Прошли наконец невеселые новогодние праздники. В городке закрылось двадцать восемь крупных и мелких лавок, в их числе весьма солидный магазин шелковых тканей. Лопнули и лавки «Цзюйлун» и «Хэюань», задолжавшие господину Линю триста юаней. В самый канун Нового года Шоу Шэн полдня проторчал в этих лавках, но сумел выколотить лишь юаней двадцать с небольшим. После него уже ни одному кредитору не удалось получить ни гроша: хозяева лавок скрылись.

Господину Линю, благодаря заступничеству председателя торговой палаты, пока еще не надо было скрываться, но четыреста с лишним юаней, которые он задолжал меняльной лавке «Хэнъюань», надо было непременно вернуть к пятнадцатому числу, причем на кабальных условиях: уже пятого числа, в день открытия послепраздничной торговли, лавка «Хэнъюань» пришлет в лавку Линя своего «контролера», который будет забирать восемьдесят процентов ежедневной выручки в счет погашения долга.

Все четыре дня Нового года в доме Линя было мрачно, как в ледяном погребе. Хозяин без конца вздыхал, а кашель хозяйки был громче новогодних хлопушек. Дочь не кашляла и не вздыхала, но впала в тупое оцепенение — будто много лет страдала желтухой.

Ее новое шелковое платье пришлось заложить, чтоб расплатиться с нянькой. Один из приказчиков с семи утра ждал у дверей единственного в городе ломбарда и только в девять протиснулся сквозь толпу с двумя юанями в руке. На этом прием вещей был прекращен.

Больше двух юаней в ломбарде не давали, сколько бы ни стоило платье или какая другая вещь. Это была самая высокая цена. Так и говорили: «Держи два юаня — и проваливай!» Случалось, какой-нибудь крестьянин, дрожа от холода, стаскивал с себя ватную куртку, а приказчик, встряхнув, швырял ее обратно и злобно кричал: «Не принимаем!»

В первый день праздников установилась ясная погода. На площади перед храмом Гуаньди [57] Гуаньди (Гуань Юй) — полководец царства Шу (220—263), герой феодальных войн эпохи Троецарствия. За выдающиеся заслуги, верность долгу, честность и справедливость ему посмертно присваивались различные титулы и звания. В XVI веке был объявлен Великим императором и канонизирован. открыли, как обычно, новогоднюю торговлю бродячие лоточники, собрались ярмарочные актеры и фокусники. Люди лениво прохаживались между лотками, ощупывали пустые карманы и отходили прочь. Дети, дергая матерей за подол, не хотели уходить от лотков с хлопушками, и матери награждали их оплеухами.

Лоточники, прибывшие в город в расчете на новогодние барыши, не могли покрыть даже расходов на пропитание и, не имея чем расплатиться на постоялом дворе, каждый день бранились с хозяином.

Только циркачам и фокусникам удалось выручить целых восемь юаней. По этому случаю господа из комитета гоминьдана пригласили их к себе и поздравили с «улучшением конъюнктуры».

Четвертого вечером господин Линь, с трудом выкроив три юаня, устроил пирушку для своих друзей-приказчиков, чтобы выпить с ними, как водится, «вина пяти дорог» и посоветоваться, как торговать завтра. Сам он давно уже все продумал. Продолжать торговлю можно только себе в убыток. Закрыть лавку — значит оставить семью без средств к существованию. К тому же горожане как-никак должны ему еще четыреста — пятьсот юаней: вряд ли он их получит, если закроет лавку. Оставалось одно — сократить расходы, однако налогов и поборов все равно не избежать, разных обложений — тем более. Уволить кого-нибудь из приказчиков? Но у него их всего трое; Шоу Шэн — его и правая и левая рука сразу, да и двух остальных жалко; к тому же одному ему не управиться в лавке. А в доме экономить больше не на чем, няня и та уволена. Придется оставить все как есть и, несмотря ни на что, продолжать торговлю. Может, Гуаньинь смилостивится над крестьянами и весной пошлет им урожай на коконы, тогда он сможет возместить убытки.

Но чтобы торговать — нужны товары, вот в чем главная загвоздка. А если не послать в Шанхай наличные, товаров не получишь. Бои в Шанхае становились все ожесточеннее, о кредите и думать было нечего. Распродать остатки? Но в лавке ничего уже не осталось, кроме пустых картонных коробок из-под трикотажа, которые лишь для вида лежат на полках. Только тазов и полотенец пока еще достаточно.

Вино выпили без радости и, как ни почесывали себе щеки, сколько ни ковыряли в ушах, так ни до чего и не додумались. Заговорили кто о чем, и кто-то из приказчиков сказал:

— Ну и времена! Человеку нынче хуже, чем собаке! В Шанхае, говорят, Чапэй дотла сожгли, сотни тысяч жителей бежали в чем были. Район Хункоу уцелел, но люди бежали, ничего с собой не захватив, — японцы не разрешили. Квартплата в Шанхае подскочила в несколько раз, и все бегут в деревню; вчера и в наш городок прибыла партия беженцев, на вид — люди состоятельные, а деваться некуда!