Мао Дунь - Избранное

— Давайте пойдем все впятером! — словно сделав важное открытие, закричал Пэн Ган. Его сонные глазки прояснились. Трое одобрительно закивали головами, но Ху Гогуан ничего не сказал. Он все еще не соглашался.

Крестьянские депутаты приходили уже пять раз. Все утешительные и успокоительные слова были исчерпаны. Но когда они пришли в шестой раз, у пятерых членов комитета скисли лица, словно при виде кредитора.

Ху Гогуан заметил, что вслед за крестьянскими делегатами вошел невысокий человек в штатском френче. Видно, потерявшие терпение крестьяне избрали его дополнительно для помощи своей делегации.

События нарастали. Что было делать?

Ху Гогуан подумал, что идти всем пятерым, по-видимому, придется, и с этим трудно спорить. Но неприятное заключалось в том, что для других это было безразлично, а для него опасно. Он открыто ругал начальника уезда, он был зачинщиком сегодняшних событий, и идти ему в управу означало самому «сунуть голову в пасть тигра». А хуже всего было то, что он не мог открыто заявить об этом.

— Этот товарищ прислан провинцией и хочет видеть уполномоченных комитета, — сказал ранее приходивший крестьянин, показывая на стоявшего позади невысокого юношу.

Все пятеро вскочили. О, присланный провинцией? Вероятно, это Ли Кэ, особоуполномоченный, вернее временно исполняющий обязанности особого уполномоченного, инспектор Ли Кэ.

Все почувствовали, что с плеч словно свалилась тяжелая ноша. Прибыл человек, который невысок ростом и хил, но может нести теперь ответственность за все дела. Члены комитета оживились, особенно Ху Гогуан.

Через десять минут Ли Кэ уже полностью разобрался во всех затруднениях и очень охотно согласился пойти на переговоры в управу, но перед этим захотел встретиться с руководителями крестьянского союза.

Ху Гогуан отважился сопровождать Ли Кэ в поисках членов бюро крестьянского союза. Он почувствовал, что Ли Кэ весьма холоден, малоразговорчив и, видимо, не так простосердечен, как Ши Цзюнь. Но все же это был особоуполномоченный провинции, и, естественно, Ху Гогуан хотел ему услужить.

Оставшиеся, глядя вслед Ли Кэ, с облегчением вздохнули. В душе они сомневались, что этот невысокий, невзрачный на вид юноша сможет справиться с делом и проявить дальновидность. Но, подумав, что, как бы то ни было, ответственность падет теперь на него, они повеселели и, довольные, стали ждать радостных известий.

Троих арестованных освободили, но начальник уезда по-прежнему остался у власти. Так решил Ли Кэ, и Ху Гогуан был очень недоволен. Ли Кэ имел влияние на руководство крестьянским союзом, и Ху Гогуан оказался бессилен; ему оставалось только затаить злобу.

Когда крестьяне прекратили осаду управы, Ху Гогуан заявил в профсоюзе приказчиков, что Ли Кэ чересчур мягок и легко идет на компромиссы и что на этот раз народ напрасно потерпел поражение.

Но если бы он знал, что в кармане Ли Кэ уже лежал приказ арестовать Ху Гогуана, он, несомненно, заявил бы, что Ли Кэ не только мягок и уступчив, но и контрреволюционер.

Когда вечером Фан Лолань и Чэнь Чжун рассказали Ли Кэ о преступлениях Ху Гогуана, Ли Кэ сообщил им о приказе арестовать Ху и отдать его под суд. Он сказал:

— Ху Гогуан — это презренный лешэнь вашего уезда. Нашелся человек, который полмесяца назад рассказал о нем в провинции, вскрыл его былые злодеяния и подоплеку недавнего освобождения служанок и наложниц. Провинциальный комитет партии уже провел расследование и постановил предать его суду. Я приведу это решение в исполнение. Только что я попросил начальника уезда приказать полицейскому управлению произвести арест. Завтра на заседании комитета партии я выступлю с разъяснением.

Фан Лолань и Чэнь Чжун в изумлении качали головой. Им было стыдно.

— Его деятельность после проникновения в партийный комитет, — продолжал Ли Кэ, — фактически была подлой игрой, которую он вел ради своих личных выгод, прикрываясь маской революционности. Самое отвратительное то, что он хотел установить влияние в профсоюзе рабочих и в крестьянском союзе и превратить их в опору для своих преступлений. Этот человек коварен и искусно маскировался. Не удивительно, что он так ловко вас обманывал.

— Он не только искусно маскировался, но и умел ловить удобный момент, — заметил Фан Лолань. — Помнится, во время волнений приказчиков он выступал очень решительно, нажил на этом политический капитал и таким путем пролез в партийный комитет. Теперь ясно, что, когда наша позиция в вопросе о приказчиках была шаткой, Ху Гогуан использовал благоприятный случай для спекуляции.

Фан Лолань словно терзался раскаянием.

— Мягкость, конечно, не годится, но и излишняя твердость вредна делу, — проговорил Чэнь Чжун. — Ху Гогуан — примазавшийся элемент. Это абсолютно ясно. Но такие, как Линь Бупин, по-видимому, страдают пороком чрезмерной твердости.

Ли Кэ засмеялся. На его неподвижном лице можно было прочесть несогласие. Он смотрел на Фан Лоланя, видимо ожидая, будет ли тот еще говорить.

— Нельзя применять только мягкость или твердость. Иногда следует использовать и то и другое, — вновь заговорил Ли Кэ, заметив, что Фан Лолань слегка кивнул головой. — Во всех недавних событиях вам не хватало ясного понимания дела, быстроты и решительности. Мягкость и твердость вы не применяли надлежащим образом. Иногда вам казалось, что вы действуете мягко, на самом же деле у вас просто не было ясности в данном вопросе и смелости. Но и твердость являлась следствием непонимания обстановки и действий вслепую. Поэтому вся работа проводилась наобум, а не продуманно. Отныне необходимо прежде всего уяснить себе обстановку. Однако в вопросах, для решения которых условия еще не созрели, можно проявить мягкость, но отнюдь нельзя о них забывать.

Ли Кэ говорил холодно и отвлеченно, видимо считая свои рассуждения очень важными.

Однако малоинтересные высказывания о «понимании», «мягкости и твердости» испортили настроение Фану и Чэню, и разговор постепенно иссяк. Чэнь Чжун даже позабыл задать вопрос о политике провинциальных властей, давно вертевшийся у него на языке.

Так как время было позднее, Чэнь Чжун и Фан Лолань оставили низкорослого особоуполномоченного. По дороге Чэнь Чжун тихо проговорил:

— Этот уполномоченный намного строже прошлого, но чересчур заносчив. Он считает, что наша работа никуда не годится, и критикует нас за непонимание обстановки, словно мы какие-нибудь деревенские старички и даже не понимаем значения революции и учения партии.

Фан Лолань задумчиво кивнул и промолчал.

Однако вскоре «непонимание» проявилось на практике. Ху Гогуан благополучно разгуливал на свободе и настраивал приказчиков против Ли Кэ. Профсоюз приказчиков неожиданно выступил с заявлением, где спрашивал в резкой форме, в чем виноват Ху Гогуан. Уездный комитет партии опубликовал доклад Ли Кэ о Ху Гогуане. Но профсоюз приказчиков вновь созвал собрание и потребовал, чтобы Ли Кэ пришел разъяснить сомнительные места в докладе.