Мао Дунь - Избранное

— Однако теперь кое-что изменилось, — ответила я, с трудом сдерживая волнение. — Этот человек — здесь, так что мне… впрочем, раз есть приказ, я обязана попросить инструкции.

— Значит, по-твоему… — начал было Чэнь и вдруг во весь рот зевнул.

— Я хотела бы знать, в чем заключается моя задача и какими методами нужно действовать.

— Ну, это легко объяснить, — зло усмехнувшись, ответил М. — Наладишь с ним отношения, а потом заставишь покаяться… дело для тебя знакомое, без труда справишься… есть еще вопросы?

Я сделала вид, что не замечаю иронии М., невозмутимо ответила:

— Есть. Нельзя ли узнать, чем он занимался последнее время и при каких обстоятельствах арестован? Когда, в каком месте? Все это мне совершенно необходимо.

М. посмотрел на Чэня и ответил:

— Об этом спроси у начальника. Чэнь мигом доставит тебя к нему!

Два часа ночи

Только что была у Р., он выслушал меня и разрешил ознакомиться с материалами. Оказывается, в прошлом году Чжао работал в одном из уездов провинции С., в кооперативе, и по доносу деревенского старосты был обвинен в принадлежности к коммунистам и арестован. Через шесть месяцев Чжао взял на поруки один учитель-иностранец, ярый сторонник кооперирования. В сентябре Чжао приехал сюда. Но гоминьдановские власти провинции С. продолжали его разыскивать и наконец напали на след. Чжао в это время не имел работы, что тем более казалось подозрительным. В результате его снова схватили…

Не умеют они работать. Чжао схвачен, а мне поручают разыскать его. Выяснилось это только позавчера, когда М. допрашивал его. После этого М. и предложил начальству дать мне «новое задание». Они, видно, не считают меня человеком. Вбили себе в голову, черт возьми, что в кооперативах и других подобного рода организациях много «ненадежных элементов». Доводы их весьма просты: кто же, как не члены «иной партии», станет мучиться в этих нищих районах? Они, наверно, приняли Чжао за важную птицу и хотят получить от него длинный список сообщников!

Кнут уже испробовали. Безрезультатно. Теперь решили пустить в ход пряник. Они считают, что никто так хорошо не справится с этим заданием, как я.

До сих пор не могу понять, откуда им известно о моих прежних отношениях с Чжао.

Мне очень жаль Чжао, но жаль и себя!

Тяжело его видеть, но как избежать предстоящей встречи? Ведь я теперь словно машина, выполняю волю других. И все же я человек. У меня есть чувства, есть память. Я так долго ждала этой встречи!.. Ну ничего, посмотрим, чем все это кончится. Не помню, кто сказал, что вся моя жизнь похожа на спектакль. Что же, постараюсь делать этот спектакль интересным!

13 ноября

Проснулась в девять утра с таким ощущением, будто по мне ползают какие-то отвратительные насекомые. Уставилась на крысиную нору в полу и начала вспоминать, что же мне снилось… Напрасно. Я проклинала время. Казалось, что оно то летит чересчур быстро, то плетется еле-еле. Неужели все это нервы? Я должна взять себя в руки и спокойно продумать все, найти нужные слова. Не знаю почему, но я чувствовала себя как согрешившая жена, которая возвращается с повинной к мужу.

Через несколько часов, когда до встречи оставалось совсем немного времени, ко мне наконец вернулось душевное спокойствие; надо по крайней мере убедить Чжао в моей доброжелательности.

Я вошла в камеру одна, чтобы не вызывать в Чжао лишних подозрений.

Он лежал вытянувшись, лицом вниз, и даже не шелохнулся, когда я подошла к нему. Мне стало страшно: эта неестественная поза, растрепанные волосы — а вдруг он мертв. Я наклонилась над ним и увидела широко раскрытые неподвижные глаза.

Казалось, он не слышал, что кто-то вошел, или просто не сообразил, что это я. Помню, раньше, когда он сердился на меня, то частенько принимал эту же позу. О чем он думает сейчас?

Но вот глаза наши встретились. Он смотрел на меня с тем же холодным презрением, что и в первый раз.

Не знаю, какие чувства заставили меня выжать из себя улыбку.

Чжао первым нарушил молчание и сразу же стал наступать:

— Зачем явилась? Вся ваша шайка не проведет и трехлетнего мальчишку. Что тебе нужно?

— Пришла взглянуть на тебя. — Я ласково улыбнулась. — Может быть, ты в чем-то нуждаешься или скучаешь в одиночестве. Мы можем поболтать, хочешь?

И тут случилось непредвиденное: Чжао заорал на меня, как бешеный вскочил на ноги, бамбуковый топчан под ним яростно заскрипел.

— Ты хочешь знать, в чем я нуждаюсь? В свободе и справедливости! Да, в справедливости и свободе!..

В этот момент за глазком в двери мелькнула тень, я поняла, что за нами наблюдают, приложила палец к губам и толкнула Чжао ногой. Чжао замолчал, с недоверием взглянув на меня.

— За нами следят! — шепнула я и тут же громко рассмеялась: — Зачем так волноваться! Успокойся!

Чжао оторопел, но тут же с холодной усмешкой проговорил:

— Устроили здесь балаган! Всякий стыд потеряли… — И он выругался. — Зачем они подослали тебя? Что вам нужно? Ты не крути, не кривляйся, не на сцене!

Тут я не вытерпела, дернула его за рукав, и, сделав знак глазами, громко сказала:

— Что ты? Я просто пришла навестить тебя, чтобы ты не скучал. А ты что вообразил?

— Хватит трепаться! — От злости у Чжао даже брови задвигались. — Все рисуешься! Катись ты…! — Он занес кулак, взгляд его был страшен. «Надо рассеять его подозрения», — решила я, шагнула к нему и хотела заговорить, но он шарахнулся от меня, словно от ядовитой змеи, и в бешенстве крикнул:

— Нечего кривляться, убирайся!

Волна ноющей тупой боли поднялась в сердце, и я бессильно опустилась на топчан, уронила голову на руки и заплакала. Потом невероятным усилием воли заставила себя взглянуть на Чжао.

Он стоял совсем близко и не сводил с меня глаз. С момента нашей последней встречи он впервые так ласково смотрел на меня. Я попыталась улыбнуться, но из глаз снова хлынули слезы.

— Так ты не лжешь? — спросил он шепотом, бросив при этом быстрый взгляд на глазок в двери.

Я не могла вымолвить ни слова, будто грудь и горло сдавили тисками. Потом медленно проговорила:

— Лжешь, не лжешь… ты… бессовестный! — Я разрыдалась. Прошло еще какое-то время, и Чжао снова заговорил:

— Зачем же они подослали тебя? Что им нужно?

— Забудь пока об этом, ладно? — Я схватила его руку. — Во всяком случае… Ну хорошо, пусть я дрянь, пусть хуже меня нет на свете, но можешь ты понять, что я не хочу губить тебя? Если можешь, я постараюсь помочь тебе. И не стыдно тебе так поступать со мной? Я не говорю уже о нашем прошлом… о нашей любви. Но даже для совсем посторонней, чужой тебе женщины это было бы тяжким оскорблением. Вам, мужчинам, не понять наших страданий! Но не будем отвлекаться, поговорим лучше о том, что у каждого наболело, ведь мне совершенно не с кем поделиться.