Мао Дунь - Избранное

Чжао продолжал молчать, хотя и у него, я думаю, накопилось многое, о чем он мог мне рассказать.

Зато он больше не кричал, не ругался. Я во всем соглашалась с ним, уговаривала, как маленького. Ни мне, ни ему не хотелось говорить о прошлом, ни слова не сказал Чжао и о своей жизни после того, как мы расстались, и меня ни о чем не спрашивал, может быть, ждал, что я сама скажу? Но когда я спросила, как с ним обращаются здесь, он после минутного молчания разоткровенничался.

Оказалось, за десять дней его трижды пытали и два раза уговаривали «по-хорошему», а четыре дня назад подвесили к балке вниз головой, и он висел, пока не потерял сознание. Пытал его тип с уродливым лицом и свиными глазками-щелочками… По-моему, это был М.

— Они били сюда! — Чжао показал рукой на поясницу. — Чего доброго, останусь калекой!.. Но ты не беспокойся, — добавил он, взглянув на мои покрасневшие от слез глаза, — может, обойдется.

Время от времени я поглядывала на глазок в двери, где мелькала тень. За нами все время следили. Как назло, разговор не клеился. Несколько раз я порывалась спросить, нет ли у него друга по фамилии К., но не решалась. На душе становилось все тревожнее, я схватила руку Чжао, прижала ее к своему пылавшему лицу, потом, не знаю почему, вдруг укусила его за руку и уронила голову ему на грудь.

Чжао вскрикнул, но тут же испугался и очень тихо сказал:

— Ты… что это?

— Ненавижу тебя! — Я прижала его руку к груди. — Ненавижу… Если бы ты знал, как мне тяжело! Но ты никогда этого не узнаешь!

Чжао ничего не сказал, только взял меня за подбородок и задумчиво посмотрел мне в глаза. Я почувствовала, как он осторожно освобождает свою руку.

— Расскажи хоть о своей работе в кооперативе — все веселее будет.

Чжао нехотя улыбнулся, но слово за словом разговорился. Рассказывал он больше о своей борьбе с сельскими богачами.

Деревенский староста, который донес на Чжао, держал в своих руках всю деревню и наживался на этом. Появление кооператива, разумеется, привело его в ярость.

— Староста и сельские богатеи, эти подонки, старались оклеветать членов кооператива, говорили, что все они коммунисты… Думаешь, одного меня посадили? — с возмущением говорил Чжао.

В это время за дверью послышались чьи-то шаги и легкое покашливанье. Я взглянула на часы: пора уходить. Надо быть осторожной и ради Чжао, и ради самой себя!

Я молча сжала его руку, указала на глазок в дверях, затем — на свое сердце и, наклонившись к нему, прошептала:

— Понял? — и тут же громко добавила: — Ты немного успокоился… а теперь хорошенько обдумай все, я завтра еще зайду.

Уже у самой двери я оглянулась. Он стоял посредине камеры и смотрел на меня. Я улыбнулась и торопливо вышла. За дверью никого не было, кроме охранника, который стоял, наклонив голову, и о чем-то думал.

14 ноября

Утром снова пошла к Чжао. Разыскала дежурного офицера, передала ему все распоряжения Р. и спросила, получил ли он соответствующие указания. Офицер этот болван болваном, двух слов сказать не умеет, а тоже корчит из себя невесть что и ехидно улыбается.

— Вы принесли заключенному все необходимое? — спросила я.

Офицер скорчил дурацкую гримасу:

— Сама сейчас увидишь!

Я разозлилась. Воображаю, как они тут перемывают мои косточки!

Откуда-то появился еще один охранник, в штатском. Он доложил мне, что его прислали для всяких поручений. Какая «любезность»!

Дверь в камеру была приоткрыта. Я заглянула. Там появились две табуретки и сломанный стол. У стола, опустив голову, стоял Чжао и о чем-то думал. Незадолго до нашей разлуки я часто видела его в такой позе.

Я тихонько вошла, потом отступила на шаг, заложила руку за спину и, прислонившись к двери, ласково улыбнулась.

Чжао сел на табурет, подпер рукой подбородок и окинул меня взглядом. На мне было все новое — подарки Шуньин, и даже волосы я завила. Зачем — сама не знаю. Почему-то мне казалось, что так будет лучше.

— Что смотришь? Не узнал? — подойдя к нему, спросила я.

Чжао понимающе улыбнулся, но промолчал. Однако, заметив, что радостное выражение на моем лице сменилось горькой усмешкой, как бы извиняясь, сказал:

— Плохо спал.

Я сердито взглянула на Чжао, но тут же легонько погладила его руку. Чжао вздохнул, посмотрел на глазок в двери и тихо заговорил:

— Не сон ли все это! Нет, не сон. Такое и во сне не приснится. Я только что выходил во двор, все небо затянуто туманом: так вот, я словно в тумане. — Чжао не сводил с меня глаз, потом губы его скривились в улыбке.

— Не смей так говорить, — сказала я полушутя-полусерьезно. — Я не желаю этого слышать. Хочешь — живи, как в тумане, а я не буду, я должна оберегать тебя, что бы ни случилось. — Чжао не поднимал на меня глаз, но я продолжала: — Представь себе, что ты в больнице, а я — твоя сиделка, ты должен слушаться меня во всем. Я буду исполнять любое твое желание.

Чжао медленно поднял голову:

— В таком случае принеси мне несколько книг, ладно?

— По правде говоря, чтение больным противопоказано, — не в силах сдержать улыбки, ответила я. — Но раз тебе так хочется, я принесу. Не знаю только, что тебя интересует.

Чжао не сразу ответил — он был озадачен, потом попросил:

— Да все что угодно. Можно и газеты, если с книгами трудно.

Я не поняла, почему вдруг он стал так покладист. Быть может, поверил мне, а возможно, стал еще подозрительнее. Но я не виню его в этом. Кто может верить мне в моем нынешнем положении? Вчера целый вечер думала об этом. Не надо торопиться, в конце концов он поймет меня. Я пообещала Чжао принести книги и газеты и заговорила о другом.

Поскольку Р. одобрил мои «действия», то сегодня я безо всякой опаски начала разговор о том, что произошло с каждым из нас после того, как мы расстались. Я рассказала лишь о том времени, когда находилась на фронте, пожалуй, самом славном периоде моей жизни. Чжао слушал очень внимательно, время от времени кивал головой, потом с горечью произнес:

— В начале войны мне пришлось побывать в районах боевых действий вместе со студентами-беженцами из Пекина и Тяньцзиня, но в армии я никогда не служил; вспоминаю все это сейчас как далекий сон.

Я воспользовалась случаем, набралась храбрости и спросила:

— Тогда-то и завязалась твоя дружба с К.?

— Нет, — не задумываясь ответил Чжао. — У меня, разумеется, есть друзья, но такого я не знаю.

Я улыбнулась и погрозила ему пальцем.

— Не веришь, как тебе угодно, — не глядя на меня, ответил Чжао и, видно, рассердился.

Я обвила руками его шею, повернула лицом к себе и зашептала:

— Не надо лгать, мой дорогой. Не такая уж я дура. Ты слишком быстро ответил, и в голосе твоем звучала фальшь. Но я спросила просто так, не будем больше к этому возвращаться… Да, вот еще что… Ты был женат?