Мао Дунь - Избранное

— Гм… мне кажется, что ты слишком мнительна.

— Мнительна?! Наоборот, я до глупости доверчива!

— Но все, что ты говоришь, не очень красиво.

— Скажи мне все же, считаете вы меня своей или нет?

— Что значит «своей»?

— А очень просто: если считаете, то нечего обращать внимание, красиво или не красиво то, что я говорю. Лучше скажите, что делать. Иначе мне самой придется о себе беспокоиться. И если события примут совершенно неожиданный оборот — не вините меня!

По лицу Шуньин было видно, что она растерялась. Она сжала мою руку и нерешительно произнесла:

— Но…

Я перебила ее:

— Только без всяких «но». Скажи по совести: должна я подготовить себе пути к отступлению или не должна? У каждого свое. Представь себя на моем месте: в течение месяца что ни день, то новое событие; то ты смеешься, то рыдаешь, то совершенно теряешь голову и перестаешь понимать самые простые вещи. Тут недолго и с ума сойти. Несколько раз мне даже приходили в голову мысли о смерти. Но я осталась жива. Да и с какой стати я должна умереть? Если бы я погибла, это, разумеется, не было бы большой потерей для общества. Но я никому не мешаю, разве что нескольким негодяям. И я не желаю, чтобы эти презренные твари радовались моей смерти.

Шуньин молча слушала, не сводя глаз с моего лица; то ли старалась понять меня, то ли была удивлена. Когда я умолкла, она сочувственно произнесла:

— За последнее время ты действительно несколько изменилась. Но не нужно так мрачно смотреть на вещи. Неужели все так беспросветно? У тебя есть друзья, готовые помочь… по первому твоему зову.

— Друзья!.. — Я горько усмехнулась и закрыла глаза, чтобы мысленно представить себе физиономии этих «друзей», всегда готовых помочь. Я похлопала Шуньин по плечу:

— Спасибо тебе, сестрица, но, к сожалению, дела мои так запутаны, что в них не разберешься. Друзья же помогают мне вовсе не по-дружески. Я одна полезла в воду и одна чувствую, как она холодна.

Пожалуй, Шуньин не поняла смысла последней фразы, но, несомненно, она произвела на нее впечатление. Какое-то время она сидела обескураженная, затем неожиданно, будто что-то вспомнив, привлекла меня к себе.

— Все это естественно… но нельзя думать, что несчастье, которое случилось с ним, навсегда изломало твою жизнь!

— Несчастье? С кем же? — Я ничего не понимала.

— С кем… с твоим Чжао!

— Что же с ним случилось? — с замиранием сердца спросила я, предчувствуя недоброе.

— Как? Разве Чэнь ничего тебе не говорил?

Я покачала головой:

— За это я и не люблю его! Ведь пустяковое для него дело, а он все виляет, ни слова правды от него не добьешься.

— А что говорить? — Шуньин посмотрела на меня и тут же отвела взгляд. — Подумай сама и поймешь. Было бы что-нибудь хорошее — непременно бы сказали. А так… Подумай, и тебе все станет ясно.

— Его убили! — только и смогла я выговорить. К горлу подступил комок, я вцепилась в руку Шуньин. Этого надо было ожидать, но целый месяц я надеялась на «чудо», теперь же не на что больше надеяться…

26 декабря

Голова у меня распухла от дум, а в груди будто что-то оборвалось. Стою перед зеркалом и спрашиваю свое отражение:

— Неужели это я? — А голос какой-то чужой, охрипший.

Неудивительно, что я так похудела. Но мои глаза! Что с ними стало? Кто лишил их огня?

В них не оставалось ни любви, ни ненависти, ни гнева — только смертельная тоска.

Гибель Чжао потрясла меня. Шуньин даже говорила, что у меня в глазах появились «дьявольские огоньки», и она боится, как бы я не лишилась рассудка. Чепуха! С какой стати я должна сходить с ума? Чтобы вызывать насмешки, отвращение или никому не нужное сочувствие? Вначале в глазах моих действительно появилось что-то странное, Шуньин была права, но это потому, что в душе у меня затеплилась неясная надежда, я вдруг почувствовала необычайную легкость во всем теле, словно не было у меня больше ни забот, ни печалей, и одного движения, казалось, было достаточно, чтобы взлететь ввысь. Я еще больше стала презирать всех этих негодяев.

Но сейчас Шуньин уже не увидела бы в моих глазах «дьявольских огоньков». В душе моей не осталось ни любви, ни ненависти, ни гнева.

И эти перемены произошли со мной за последние два-три дня, я даже не заметила, когда именно. Может, вчера, когда я сказала Суншэну и толстяку Чэню все, что говорила тогда Шуньин? Я отчетливо помню свои ощущения в тот момент. Именно вчера я вернулась с неба на землю и трезво взглянула на окружающий меня мир. У меня были на то основания. Я живу в этом мире и должна подчиняться его законам. О, у меня всегда находятся «какие-то основания». Когда же все это кончится?

Вчера был праздник… праздник.

Улицы украшены разноцветными фонариками, полотнищами, флагами. Я не могла понять, отчего так радуются люди. Я всем этим сыта по горло. Однако вечером, часу в десятом, Шуньин и ее компания потащили меня в дансинг. Услыхав, что чашечка кофе стоит пять юаней, а пирожное — пятьдесят, я зло рассмеялась. Вот сволочи! Но почему я одна должна печалиться из-за этого и сидеть с грустным видом? Веселиться так веселиться. Как мне хотелось обругать их, этих гадов, излить на них всю свою ненависть, все омерзение, накопившиеся за эти долгие дни.

Но это — лишь иллюзия. В действительности же во мне ничего не осталось, кроме головной боли, вялости мыслей и полной опустошенности.

В дансинге видела «дядюшку» Чжоу, того самого, с которым я познакомилась у Шуньин. Вытирая вспотевшее после танца лицо, он сказал мне:

— Совсем как в мирное время, совсем! — Затем наклонился ко мне и уже тише добавил: — Я ни капельки не преувеличиваю, а просто заранее поздравляю. Мир и в самом деле наступит очень скоро… Это — не пустые слова!

Подобные вечера, пожалуй, войдут в моду. Кто говорит, что у этих негодяев нет сердца? У них есть сердце, но кинь его собакам или свиньям, они не станут есть.

30 декабря

В самые ближайшие дни я покину дом, в котором прожила больше полугода. Раньше он не вызывал во мне никаких чувств, но сейчас, перед отъездом, я вдруг поняла, что успела привыкнуть к нему. Верно говорят: «Всегда жаль то, с чем расстаешься». Ведь эта маленькая комнатушка была свидетельницей моих радостей и горестей. Здесь я мечтала, здесь изливала свой гнев. Никогда я ее не забуду!

Еще утром я представить себе не могла, что завтра или послезавтра мне придется уехать. Шум дождя, падающего на листья банана, голос офицерской жены, которая жалобно пела под аккомпанемент скрипки, вызвали во мне какую-то горькую радость. Я вновь почувствовала себя человеком, полным жизненных сил, со своими стремлениями и мыслями. Ко мне возвратилась способность любить и ненавидеть.

Это печальное пенье, казалось, очистило мою душу. Я вдруг подумала, что эта бедная женщина достойна сочувствия.