Йоан Славич - Избранное

Поэтому у нее застыла в жилах кровь, когда за четыре дня до праздника святого Петра явился Трикэ и, начав исподволь, в конце концов сообщил, что Персида вернулась из Вены.

Господи, ей бы нужно было радоваться, но она не смела. Мара ожидала Персиду одну и не сомневалась, что она бросит немца, который искалечил ей жизнь, а она вернулась вместе с ним, да еще говорит, что никогда его не покинет.

— А она не…? — Сердце у Мары сжалось, и она даже не договорила до конца.

Трикэ посмотрел матери в глаза и понял вопрос.

— Не знаю, — ответил он, — не думаю, мне не кажется.

— И почему все так получается?! Теперь-то уж обязательно ей скажи, что я не желаю ее знать, пока она будет с ним: или я, или он!

Персида получила еще один удар. Более жестоко нельзя было наказать ее, но так и должно было быть, наказание было справедливым, и Персида чувствовала, что возвышается при мысли о том, что ее мать такая женщина, которая не может простить своей дочери незаконного брака.

Вечером Персида тайком плакала в постели. Она, ни на шаг не отступившая от праведного пути, так унижена была перед людьми, так низко пала в их глазах и мучилась этим, ибо по природе своей была человеком, который, как бы ни был он счастлив, чувствует себя несчастным, если окружающие ценят его меньше, чем он стоит на самом деле.

Ах, почему она ничего не может рассказать матери?! Почему не может снять с материнского сердца тяжкий груз, который гнетет ее?!

Все это так тревожило Персиду, что еще в Вене, ничего не сказав мужу, она ходила к адвокату, чтобы посоветоваться с ним.

— Могла бы твоя мать заявить, что свадьба произошла с ее ведома и ее благословения? — спросил адвокат.

— Не думаю, — ответила тогда Персида.

— А если бы у тебя был ребенок? — задал новый вопрос адвокат.

— Думаю, что да!

— Подожди, когда это случится, — посоветовал адвокат, — ибо на благословение отца, который враждует с сыном, надеяться не приходится.

И Персида нетерпеливо ждала, каждый день молясь богу.

«Господи, я не жалуюсь, — шептала она и сейчас, глубоко вздыхая. — Ты лучше знаешь, как устроить мою жизнь, и сам мне подаришь ребенка, когда соблаговолишь осветить и просветлить мою жизнь, И будет он принадлежать тебе, тебе я его посвящу и взращу в страхе божием. Смилостивься, господи, и благослови дом наш!»

В то время как Персида металась по постели, Нацл лежал, забывшись глубоким сном.

Он был счастливее ее: в доме Оанчи он повидался со своей матерью, она была все такой же, худой и печальной.

Охваченная одним только желанием примирить сына с отцом, который сменил уже гнев на милость, Хубэроайя использовала все влияние огорченной матери, чтобы отвратить Нацла от Персиды, которая вскружила ему голову и заставила рассориться с родителями.

— Твой отец говорит, что ты был совсем другим человеком до того, как спутался с Персидой. Из-за нее потерял ты всякий смысл в жизни.

Так думал про себя и Нацл и, повторяя это бесконечное число раз изо дня в день, все больше и больше уверялся, что Персида — слишком тяжелая для него обуза. Однако бросить ее он не мог, это было бы слишком подло. Но вот если бы она сама захотела его бросить, он не стал бы ее удерживать, а теперь, когда и мать, и Оанча осаждали его с двух сторон, он испытывал искушение повести себя так, чтобы Персида была вынуждена, в конце концов, уйти от него.

— Ты ей подкинешь что-нибудь на прожитье, — успокаивал его Оанча.

— Она не возьмет, — качал головой Нацл.

— Возьми в аренду корчму у Солоницы, — уговаривал Оанча, — а потом оставь ее там одну хозяйкой.

Нацл задумался.

Ему стыдно было сказать «да», но и «нет» говорить не хотелось. Им нужны были деньги, но мать ничего бы не дала, скажи он «нет».

Вечером, вернувшись к Персиде, Нацл был задумчив и неразговорчив. Надо сказать правду, он не утаил от нее, что виделся с матерью, сообщил также, что она дает им денег на аренду корчмы. В другие подробности он не вдавался, а Персида, занятая своими мыслями, не настаивала. Ей достаточно было узнать, что дело идет на лад, чтобы почувствовать облегчение.

Корчма у Солоницы была незатейливой, но добротной. В нее тянулись все плотовщики и люди, приезжавшие за солью, а в базарные дни она вообще была полна народу. Было в ней и зальце для чистой публики и три комнаты для путешественников, желавших заночевать. Если быть трудолюбивым и бережливым, то при этой корчме можно не только хорошо жить, но и сколотить добрый капиталец.

Мысль о том, что быть корчмаркой постыдно, не посещала Персиду, которая считала, что рядом с мужем всякий труд благороден. Заботило ее только то, что у Нацла не очень лежит сердце к делу, за которое он берется, и как бы поэтому он не стал по легкомыслию тратить больше, чем станет получать.

Примерно так и пошли у них дела с самого начала.

Тот, кто хочет содержать питейное заведение, должен быть в лучших отношениях со всем белым светом и повсюду заводить друзей. Как только вопрос о корчме в Солонице был решен, Нацл отправился возобновлять старые знакомства и заводить новые. Когда корчма открылась, каждый из знакомых явился еще с двумя-тремя приятелями. Персида была очень довольна, видя, что чистый зал битком набит друзьями Нацла. Чтобы привлечь посетителей, Персида наливала им лучшего вина, покрывала столы чистыми скатертями, готовила вкусные кушанья. Спустя несколько недель уже не было отбою от посетителей в чистой корчме, где кормили не только вкусно, но и дешево, а местное чиновничество очень скоро привыкло и обедать, и ужинать у Солоницы.

Само собой понятно, что Нацл проводил время со своими друзьями, которых он не мог оставить одних, а все хлопоты и заботы доставались на долю Персиды. Так и должно было быть поначалу, и Персида только радовалась, что ее муж такой хороший хозяин дома. Чужому человеку, попавшему в корчму, и в голову не могло прийти, что Нацл тут вовсе не гость, как все другие: на виду была только Персида, входившая во все дела, вертевшаяся как белка в колесе, она одновременно была повсюду, с особой улыбкой для каждого, внимательно и быстро выполняя заказы. Примерно так смотрели на дела в корчме и друзья Нацла. Душою этого заведения, головой, которая всем заправляла, центром, вокруг которого все вертелось, была, в конце концов, для всех посетителей красивая корчмарка, такая быстрая и заботливая, которая во всем знала толк, а Нацл был всего лишь мужем своей жены, которая, по правде говоря, могла и не быть его женой.

В скором времени, когда речь заходила о корчме у Солоницы, люди стали говорить просто — «У Персиды».

Даже сам Нацл не чувствовал себя в корчме дома, а сидел как гость «у Персиды».

Проснувшись поутру, он долго валялся в постели и вставал только тогда, когда в корчму начинал собираться народ. Ему и делать-то было нечего, настолько хорошо обделывала все дела Персида, которая была только рада, что он ни во что не вмешивается.