Йоан Славич - Избранное

Занявшись тяжелой работой, Персида мало-помалу утратила свой утонченный и нежный облик. Поднимая ушаты с водой, ставя на огонь чугуны, передвигая столы с одного места на другое, ко всему прилагая руки, Персида возмужала, окрепла и вместе с тем стала как бы узловатой, как дерево, еще молодое, но уже гнутое-перегнутое ветрами. Даже движения ее изменились. Ходить она стала быстрее, размашистей, твердо ставя ногу на землю, когда брала что-нибудь, то захватывала всей рукой и резко поворачивалась на каблуках, когда нужно было изменить направление. Одно осталось от прежней Персиды: она держалась прямо, как гренадер.

Человек, он таков, каким ты его видишь, если смотришь хорошенько.

Видя вокруг себя только простой люд, работников, захаживающих в корчму, она постепенно утратила и душевную нежность. Она уже не вспыхивала, услышав грубое слово, не чувствовала себя оскорбленной, когда при ней раздавалась брань. Она принимала людей такими, какие они есть, и сама говорила быстро, отрывисто, резко, и могла даже дать пощечину и стукнуть изо всех сил, если было необходимо установить тишину и навести порядок в доме.

Если бы она могла посмотреть на себя глазами прежней Персиды, она бы пришла в ужас и воскликнула: «Боже, как низко я пала!» Но на себя она могла смотреть только теперешними глазами и чувствовала себя гораздо лучше, чем раньше, более приспособленной к жизни, более соответствующей всем нуждам и тяготам.

Перемены она замечала только тогда, когда смотрелась в зеркало: щеки, некогда округлые, стали плоскими, розовая кожа пожелтела и натянулась, глаза выпучились. Было видно, что некогда она была красавицей. Да и сейчас еще не стала дурнушкой, но цветок уже отцвел и лепестки стали опадать.

Но Персида не обращала на это внимания: она была здорова, а остальное ее не заботило.

Увлекшись вышиванием, Персида не только не огорчилась, что принуждена ждать Нацла, она даже забыла о нем и только к одиннадцати часам, когда ее, усталую, стал одолевать сон, забеспокоилась, но поздно: сон — великий хозяин, когда он завладевает человеком, — Персида больше не ожидала мужа.

— Шла речь, что ты будешь меня ждать, чтобы поговорить со мной, — заговорил Нацл утром, когда Персида одевалась, чтобы идти в корчму.

— Да, шла речь, — отозвалась она. — Я тебя и ждала. Но уже наступила полночь, а тебя все не было, разумные люди не начинают разговоров среди ночи, когда больше хочется спать, чем разговаривать.

Все это Персида произнесла без всякой тени упрека, и Нацл был неприятно задет тем, что она совсем не расстроена.

— Ну так выкладывай теперь, что у тебя на душе, поскольку, как я вижу, спать ты не собираешься, — вызывающе потребовал Нацл.

Персида на минуту задумалась. Большой спешки не было, и она, вот так, совершая утренний туалет, могла провести полчаса с Нацлом.

— Ну что ж! — согласилась она. — Только поговорим спокойно, как разумные люди.

— Как разумные люди, — повторил Нацл. — Ты-то иначе говорить и не можешь. Что еще прикажешь?

— Не говори со мной так, потому что все равно из себя меня ты не выведешь. Ты знаешь, что я во всем люблю строгий порядок и если я что-то один раз решила, то заставить меня изменить это решение нельзя. В первую очередь есть два дела, о которых мы должны с тобой договориться.

— Первое — это чтобы я не играл в карты, — прервал ее Нацл, приподнимаясь на постели.

— Нет, — отвечала Персида. — Это — третье. Первое — это ты должен подсчитать, на сколько твои друзья выпивают и съедают бесплатно. Я посчитала и получается слишком много.

— Так чего же ты хочешь? Заставить их платить? — Нацл был недоволен.

— Я хочу только, чтобы мы поняли друг друга и подумали, что же делать, чтобы поменьше сидеть с друзьями и начать собирать деньги с должников.

Нацл вылез из постели и тоже стал одеваться.

— В конце концов ты права, — пробурчал он сквозь зубы. — Здесь ты хозяйка, а я вроде пятого колеса у телеги. Но если я и мои друзья доставляем тебе слишком много хлопот, остается одно — избавиться от меня.

Персида улыбнулась.

— Ты так говоришь, и тебе кажется, что это благородно. А по правде сказать, разве тебе не стыдно, когда ты думаешь, что дела в корчме идут и без тебя хорошо и даже лучше, когда без тебя?

— Господь бог не создал меня корчмарем, — отвечал Нацл.

— А я вижу, что создал, ведь ты и есть корчмарь, — возразила Персида. — Нет, Нацл, я не буду избавляться от тебя, просто тебя нужно приструнить. Человек ты трудолюбивый, способный ко всякому делу, добропорядочный, а виновата во всем только я, потому что все взвалила на свои плечи, а тебя предоставила самому себе. Но так это продолжаться не может. Подумай о том, что мы не одни с тобой хозяева нашего имущества: завтра-послезавтра господь бог дарует нам ребенка.

— Избави бог нас от этого, и так я достаточно несчастен в этом мире, — мрачно произнес Нацл.

Персида вздрогнула и испуганно взглянула на него. Потом она тихо опустилась на стул рядом с ним. Вся кровь у нее закипела, взгляд помутился, она чуть не упала в обморок.

Хотя Персида и понимала, что Нацл кем-то настроен, она все-таки не ожидала таких жестоких слов. Удар для нее был слишком разительный, тем более, что она его не ожидала.

— Я знаю, что ты говоришь не от чистого сердца, — проговорила Персида, немного оправившись. — Но мне больно, что подобные слова могут исходить из твоих уст.

Нацл сожалел о сказанном, но ему не хватало мужества, чтобы признаться в этом: он был виноват и чувствовал это, но именно это чувство и заставляло его быть упрямым.

— Нет, от чистого сердца, — строптиво возразил он.

— Лжешь! — закричала Персида, вскакивая на ноги. — Ты так же хорошо знаешь, как и я, что в тот день, когда у нас появится ребенок, нам не нужно будет скрывать от людей то, что мы законные супруги, и наша семейная жизнь станет еще счастливей.

— Будто бы! — фыркнул Нацл. — С тобой счастливой жизни быть не может. Да меня куры засмеют, если я скажу, что женат на тебе. Послушать только — венчание ночью, тайком, чтобы никто не видел! Поповский обман, чтобы оболванить меня, а тебя посадить мне на шею!

У Персиды перехватило дыхание. Казалось, что ей снится дурной сон. Она никак не могла поверить, что слова, которые она слышит, действительно кто-то говорит. Кровь прилила к ее голове.

Кодряну, обвенчавший их после того, как она столь жестоко поступила с ним, казался ей святым.

— А ты не боишься, что бог накажет тебя за эти слова, ведь ты говоришь против человека, которому обязан самым большим благодеянием в жизни! Что бы ты делал, если бы он не помог нам, не сделал так, чтобы я могла уехать с тобой.

— Поехала бы и так, без его заклинаний! Ты прекрасно знала, что тебе нужно, зачем ты привязываешь меня к себе. Кто знает, что было раньше между вами!