Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

— Так кто же я, сеньор? Скажите, если знаете.

— Что ж, сеньор, давайте начистоту. Вы…

Хозяин Ла-Корехи принял значительный вид и, по-родственному ласково положив руку на плечо гостю, сказал:

— Простите, что раскрываю ваше инкогнито. Передо мной сам преподобный архиепископ армянский, вот уже второй год совершающий паломничество по Европе…

— Я… армянский архиепископ!..

— Вернее сказать… но поймите, мне все известно!.. вернее сказать, патриарх армянской церкви, добровольно признавший верховную власть великого Льва Тринадцатого.

— Умоляю вас, сеньор! Во имя пресвятой богородицы!

— Босой и в рубище, питаясь подаянием, странствуете вы, ваше преподобие, во исполнение обета, данного господу, дабы он принял в великое стадо Христово и вашу паству… Не отрицайте и не упорствуйте — я и так уважаю вашу тайну! Получив на то разрешение, вы исполняете обет, отказавшись на время от всех знаков достоинства и привилегий. И я не первый, кто разгадал вас! Сначала вы объявились в Венгрии, где, по слухам, творили чудеса. Затем вас узнали в Балансе, столице Дофине [68] Дофине — историческая провинция в юго-восточной части Франции, главным городом которой был Баланс. . Да, да, у меня есть газеты, в которых пишут о знаменитом патриархе, и, надо сказать, по описаниям вы похожи на него как две капли воды… Как только я увидел вас у ворот моего дома, во мне шевельнулось подозрение. И вот наконец я нашел те газеты. Все, все совпадает! Такая большая честь для меня!

— Сеньор, но сеньор… умоляю — выслушайте меня…

Но расходившийся гигант не давал ему и словечка вставить, своим зычным голосом, своей безудержной речью заглушая возражения Назарина.

— Да ведь мы с вами знакомы!.. О, столько лет прожить на Востоке!.. Так что не стоит вашему преподобию разыгрывать передо мной этот благочестивый спектакль. Впрочем, если вы настаиваете, будем без церемоний… Скажу больше: вы — араб…

— Клянусь страстями господними!..

— Чистокровнейший араб. Ваша история известна мне во всех подробностях. Вы родились в том прекрасном краю, где находился когда-то, как говорят, земной рай, там — между Тигром и Евфратом, в той местности, что зовется Аль-Джезира и которую иногда называют Месопотамией.

— Господи Иисусе!

— Я все знаю, все! Ваше арабское имя — Эзроу-Эздра.

— О, пречистая дева!

— Францисканцы — отшельники с Монте-Кармело крестили и воспитали вас и обучили прекрасному испанскому языку, которым вы так великолепно владеете. Потом судьба привела вас в Армению, на гору Арарат… и я там бывал — туда, где пристал некогда Ноев ковчег…

— О, непорочно зачавшая!

— Там примкнули вы к армянской церкви и, выделяясь среди прочих глубокими познаниями и всяческими добродетелями, стали патриархом, после чего и решили взять на себя славную задачу — вернуть свою заблудшую церковь в великое лоно католицизма. Впрочем, не стану вас утомлять, ваше преподобие. Теперь отдыхайте на этом ложе — не все же истязать себя и умерщвлять плоть. Право, стоит время от времени приносить жертвы в виде маленьких послаблений, а кроме того, о мой высокий гость, вы в моем доме, и, исполняя священный долг гостеприимства, повелеваю вам ложиться спать.

И, не слушая никаких доводов, не дожидаясь ответа, он с громким смехом вышел из спальни, оставив доброго Назарина одного; голова у странника гудела, как после долгой канонады, и он не мог понять, во сне или наяву все происходит, сон или правда все, что он только что видел и слышал.

— Господи Иисусе! — восклицал блаженный клирик. — Что же это за человек? Подобного болтуна отродясь не видывал — мелет и мелет, словечка не вставишь… И чего только он не наговорил!.. Армянский патриарх Эздра!.. Господи Иисусе, пресвятая богородица, поскорее бы выбраться из этого дома; право, не голова у этого человека, а целый птичник: тут тебе и дрозды, и щеглы, и жаворонки, и попугаи — и все хором поют-разливаются… Ох, как бы и мне не запеть. Благословенна будь, милость господня!.. И все же щедра нива божия — какие только злаки и плоды на ней не произрастают! Кажется, чего только в жизни не перевидал — глянь, ждут тебя новые чудеса, новые диковины… Подумать только, чтобы я лег на такую кровать, на эти шелка, золотом шитые!.. Во имя отца и сына!.. А я-то думал — иду на поругание, муку, быть может, приму смертную, и нате — попадаю в объятия к сему лукавому Голиафу, и оказывают мне епископские почести, и отводят в палаты роскошные!.. И все же — добра или зла душа сия?..

Казалось, конца не будет раздумьям нашего мавра-католика — таким каверзным и запутанным представлялся вопрос, в котором он во что бы то ни стало вознамерился разобраться. Но прежде чем он успел прояснить для себя, каково же моральное обличье дона Педро, тот, отдохнувший и бодрый, уже стоял в дверях. Едва завидев хозяина, Назарин скорым шагом подошел к нему и, взяв за отворот сюртука и не давая ему рта раскрыть, заговорил быстро и уверенно:

— Послушайте меня, сеньор; поскольку вы не дали мне прежде объясниться, хочу сказать вам, что я вовсе не араб, и не епископ, и не патриарх, что зовут меня не Эздра и родился я не в Месопотамии, а в Мигельтурре, а настоящее мое имя — Назарио Заарин. И все, что вы видите, никакой не спектакль, как вам угодно было выразиться, а исполнение обета бедности, который я дал, вовсе не отказываясь…

— Но монсеньор, монсеньор… я прекрасно понимаю, почему вы так упорно…

— …вовсе не отказываясь ни от почестей, ни от богатств, которых никогда не имел и иметь не желаю, и…

— Вашу тайну я никому не выдам, не беспокойтесь! Мне нравится, что вы так уверенно держитесь своей роли и…

— И хватит на этом. Ибо все, что вы обо мне говорили, — нелепость, выдумка, вздор. Я выбрал для себя жизнь паломника по горячему велению сердца еще с детства. Да, я священник, и хотя не испрашивал разрешения отречься от сана и отправиться просить подаяния, я все же считаю себя верным сыном церкви, повеления которой принимаю с почтительным благоговением. Если же я предпочел уединенное странствие монастырскому затворничеству, то лишь потому, что в жизни нищего паломника больше тягот и унижений и явственней в ней отказ от благ земных. Я презираю молву, я бросаю вызов голоду и холоду, я жажду поношений и мук. Итак, прощайте, сеньор хозяин Ла-Корехи! Благодарю вас за доброту и милостивое обхождение, о которых не устану поминать в своих молитвах.

— Благодарить должен я, и не только за ту честь, которой меня удостоило ваше преподобие…

— Ну право же!..

— …за высочайшую честь, которой вы меня удостоили, посетив мой дом, но и за обещание молиться за мою душу и просить за меня перед всевышним, в чем, поверьте, я очень нуждаюсь.