Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Имя Фобласа созвучно имени Лавлейса (Ловласа во французском произношении), героя сентиментального романа С. Ричардсона «Кларисса, или История юной леди» (1747—1748), снискавшего европейский успех. Оба имени стали нарицательными, обозначая соблазнителя, подобного именам Дон Жуана и Казановы. Но Фоблас олицетворяет легкомыслие и очарование, далекие от коварства и жестокости Лавлейса. «Я никогда не соблазнял, скорее, сбивали с пути меня. Маркиза была моей первой привязанностью, Софи есть и будет моей единственной страстью, госпожа де Линьоль станет моей последней любовью», — говорит герой Луве (с. 655 наст. изд.). В его романе один и тот же герой совмещает галантные и сентиментальные черты, что характерно и для других романтических персонажей эпохи (см.: Delon 1984: 3—13).

Чувствительный комплекс явлен также в образе графини де Линьоль. Она представлена как создательница патриархальной идиллии, посреди облагодетельствованных ею крестьян. Ее не страшит вызов общественному мнению, она готова бежать с возлюбленным и лелеет руссоистский идеал независимой жизни на лоне природы, скромного труда, такого семейного уклада, при котором мать может сама, согласно заветам Руссо, кормить своего новорожденного, а не отдавать его кормилице, как было принято в домах знати.

Но в особенности сентиментальный аспект характерен для польской сюжетной линии романа. Интерес к Польше обусловлен в конце XVIII века не только историческими связями этой страны и Франции (король Генрих III до своего восшествия на трон занимал одно время польский престол; женой Людовика XIV была полька Мария Лещинская; Франция поддерживала Польшу в ее борьбе с Россией во время трех разделов Польского королевства), но также вниманием к Польше со стороны Руссо, автора трактата «Соображения об образе правления в Польше и предлагаемые преобразования в сем правлении» (1772). Польша привлекала Руссо республиканским характером правления, поскольку король в этой стране избирался шляхтой, наделенной широкими полномочиями вплоть до права вето, а также сильно развитым национальным чувством и всенародным патриотизмом. Руссо, «гражданин Женевы», был склонен к созданию мифа маленькой независимой страны, жителей которой связывает живое патриотическое чувство. Республиканизм и патриотизм противостояли монархизму и космополитизму аристократии.

Польский эпизод составляет контраст со светским пространством «Фобласа», предлагая читателю аскетических персонажей, республиканские идеалы, фанатичный патриотизм, нешуточную любовь, приверженность семейным ценностям (см.: Tomaszewski 1990: 425—432). На смену веселым маскарадам и легкомысленным утехам приходят героические битвы и страдания. В истории Пулавского, Ловзинского и Лодоиски нет игровых элементов, это история, полная патетики, которая выводит на сцену мучеников свободы и жертв бурных страстей. Нагнетанию этих страстей и общему сгущению красок способствует использование топосов готического романа: действие переносится в замок коварного злодея, героиня заключена в мрачной башне, пламя пожара освещает руины, герои скитаются в дремучем лесу. В центре «ужасного» рассказа — добродетельная дочь польского патриота Лодоиска, ставшая «подлинным мифом» (Delon 1996: 31—32). Именно ее история окажется наиболее созвучной новым культурным тенденциям. В июле 1791 года на сцене парижского театра Фейдо ставится опера Л. Керубини на либретто К.-Ф. Фийетт-Лоро «Лодоиска». Спустя менее двух недель в парижском Итальянском театре представляется героическая комедия «Лодоиска и татары» на слова Дежора (наст. имя Ж. Эли Беден) и музыку Р. Крейцера, обошедшая затем театры Германии, Польши, Дании. На сюжет истории Лодоиски создаются оперы в Англии (1794) и Италии (1796). История Лодоиски послужит источником французских мелодрам 1804 и 1806 годов (Вольперт 1974: 270—274).

Польский эпизод публикуется во Франции отдельно под названиями «Лодоиска и Ловзинский» (Париж, 1798) и «Лодоиска, или Татары» (Авиньон, без даты), в Англии под заглавием «Любовь и патриотизм!, или Необычайные приключения г-на Дюпортайля» (Лондон, 1797).

Сам Фоблас испытывает, как он уверяет, невинную и чистую любовь к дочери польского борца за свободу и его преданной спутницы. Хотя Софи не отличается незапятнанной репутацией своей матери, именно ее образ в первую очередь обусловливает сентиментальное пространство романа Луве. Она носит имя идеальной подруги из трактата Руссо «Эмиль, или О воспитании» (1762). В конечном итоге именно польская составляющая трансформирует всю атмосферу «Фобласа». Чувствительная тональность вносит в роман чуждые галантной литературе серьезность и трагизм. Веселая игра оборачивается смертью и безумием. Подобно «Преступной матери» Бомарше, драме, следующей за двумя комедиями, в которой Керубино, виновный в соблазнении графини, умирает, заключительная часть «Фобласа» также завершается трагически (Delon 1996: 24). В итоге ставится акцент на новых ценностях буржуазной морали, утверждаются идеалы брака, семьи и добродетельной жизни.

Польский эпизод «Фобласа» предвосхищает также исторический роман. Несмотря на некоторые анахронизмы, писатель довольно точно воспроизводит основные исторические события (см.: Вольперт 1974: 270—274). В его рассказе действуют реальные личности: польский национальный герой Казимир Пулавский (Pulaski) и король Станислав-Август Понятовский. Поступки и судьба этих героев, как и вымышленных персонажей, Ловзинского и Лодоиски, обусловлены Историей. Романизированная История сохраняет свою логику.

Сентиментальная тональность берет верх во втором, и последнем, на этот раз полностью эпистолярном романе Луве «Эмили де Вармон, или Необходимость развода и история любви кюре Севена» (1791), в котором так же, как в «Фобласе», переплетается несколько сюжетных линий. Это произведение написано на злобу дня: в ходе революции выдвигались требования покончить с запретом разводиться и с безбрачием священников, которые входили в число предписаний Католической Церкви. Луве изображает в своем романе полные трагизма коллизии, вызванные этими предписаниями, вкладывая в уста героев патетические рассуждения о необходимости развода и брака священников. Особенно выразительны страдания кюре Севена. Став служителем церкви по воле родителей, он влюбляется в Эмили в то время, когда она скрывается в его доме от преследований своего брата. Борьба между долгом и чувством, между страстью и необходимостью скрывать ее (в описании этой борьбы многое заимствовано из «Новой Элоизы» Руссо: Юлия де Вольмар, став женой и матерью семейства, также скрывает свою неугасшую любовь к Сен-Пре) (см.: Digue-Haas 1999: 183—198) приводит к безумию Севена. Подобно тому, как это происходит в «Фобласе», чувствительность достигает и здесь своего пароксизма. К либертинскому роману отсылает образ брата Эмили, имя которого, Вармон, сближает его с Вальмоном, героем «Опасных связей», но при этом Вармон превосходит героя Лакло своей жестокостью и коварством. Из корыстных интересов он готов убить собственную сестру. Его злодейства, испытания, через которые проходит Эмили, вписываются в контекст готического романа. Муж Эмили, уверенный в том, что она умерла, женится на другой. Эмили являет собой образец добродетели и не хочет разлучать мужа с его новой супругой, тем более что сердце ее принадлежит другому. В конечном итоге она находит убежище в монастыре, где ожидает легализации развода. Мелодраматический роман Луве пользовался спросом у читателя: он был переиздан в 1792 и 1794 годах.