Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Первый русский перевод романа Луве был опубликован в 1792—1797 годах. Переводчиком его считается сын священника и чиновник Коллегии иностранных дел А.И. Леванда (1765—1812), который также перевел позднее «Опасные связи» Шодерло де Лакло под названием «Вредные знакомства, или Письма, собранные одним обществом для предостережения других» (1804—1805) (Душечкина 1999). Перевод под названием «Приключения шевалье де Фобласа» появился в Петербурге в «Типографии И. Крылова со товарищи» (см.: Сводный каталог 1962—1975) и, возможно, был коллективным. Предполагается участие в переводе И.А. Крылова, А.И. Клушина и И.Г. Рахманинова (см.: там же). Этот перевод на языке своего времени передавал легкость и изящество оригинала, живость диалогов, остроумие автора. Он не избежал галлицизмов, как лексических, так и синтаксических, но в целом был очень бережным по отношению к оригиналу. В этом издании опущены все предисловия, а также фрагменты, содержавшие «политическую крамолу»: упоминание о восстании Пугачева, о войне России с Портой, предсказания революции во Франции и др. Все рискованные фривольные сценки (кроме «экскурсии» Фобласа по публичному дому) сохранены. Почти одновременно с этим переводом, в 1798—1795 годах, был опубликован перевод В.О. Шишацкого (1771 — после 1834), выходца из дворянской семьи и преподавателя в Московском благородном пансионе: «Жизнь кавалера Фоблаза. Сочинение г. Лувета Кувре. Перевел с французскаго баккалавр В. Шишацкий» (М.: Зеленников, 1793—1795. Ч. 1—4). Полное издание выходит лишь десять лет спустя ( Кувре Лувет. Жизнь кавалера Фоблаза/Пер. В. Шишацкого. М.: Решетников, 1805. Ч. 1—14). В этой книге, точно так же, как и в переводе Леванды, фривольные сцены сохранены (кроме «экскурсии» по публичному дому), а все политически крамольные фрагменты и намеки отсутствуют, и даже фамилия Пулавского заменена на Лупавского. Книгу предваряло первое из предисловий, а именно «Послание с посвящением Бр***-сыну».

Первый русский перевод «Фобласа» находился в библиотеке астраханского купца А.П. Сапожникова (1786—1852) (см.: Гречихова 2012: 83—95). Свидетельством чтения русских переводов «Фобласа» в среде провинциального дворянства является каталог библиотеки вологодского дворянина А.С. Брянчанинова, составленный в 1806—1820 годах, в котором фигурирует перевод В.О. Шишацкого (см.: Каталог библиотеки 2009).

Роман Луве пользовался в России репутацией сочинения, прославленного «по всему свету», как сказано в предисловии к первому русскому переводу. В 1803 году в журнале «Московский Меркурий», который издавал писатель-карамзинист П.И. Макаров, «Фоблас» назван «единственным в своем роде» романом (Московский Меркурий 1803/2: 139).

«Любовные похождения шевалье де Фобласа» в издании 1813 года, а также «Мемуары» Луве в издании 1823 года были в библиотеке Пушкина (см.: Модзалевский 1910; 1998). Л.И. Вольперт, исследовавшая связи творчества Пушкина с романом Луве (Вольперт 1998: 86—116), прослеживает признаки присутствия «Фобласа» в «Евгении Онегине»: «Следы воздействия Фобласа можно обнаружить в структуре образа главного героя, в характеристиках «читателей», в трактовке Пушкиным «донжуанизма», в отдаленных сюжетных реминисценциях» (там же: 95). Л.И. Вольперт указывает также на возможную связь романа Луве и таких сочинений Пушкина, как «Домик в Коломне», «Капитанская дочка», «История Пугачева» (там же: 100).

В.А. Невская отмечает сходство Онегина с маркизой де Б., постигшей «науку страсти нежной» (Невская 1999: 644).

Для Пушкина имя Фобласа означает канувшую в Лету галантную эпоху, то время, когда ценилось искусство жить, нравиться женщинам, соблазнять и шутить «по-старому», «отменно, тонко и умно, | Что нынче несколько смешно» («Евгений Онегин», глава 8, строфа XXIV). В «Евгении Онегине» Фоблас — синоним легковесного соблазнителя, который «смешон» («Смешон, конечно, важный модник I Систематический Фоблас», черновой вариант 4 главы) (Пушкин 1937: 337), ибо «Ловласов обветшала слава» (глава 4, строфа VII). Пушкин порой колеблется в выборе двух рифмующихся имен «соблазнителей», которые становятся знаками показного донжуанизма и «альтернативой сентиментально-добродетельным героям» (Невская 1999: 644). В «Романе в письмах» о Фобласе говорится с пренебрежением: «Охота тебе корчить г. Фобласа и вечно возиться с женщинами» (в черновом автографе: «корчить Ловласа») (Пушкин 1948: 52).

В «Пиковой даме» точно передана атмосфера галантного века с его тайными свиданиями и острым чувством мимолетной прелести жизни. Это чувство возникает у Германна, когда он спускается по потайной лестнице из спальни графини: «По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, в такой же час, в шитом кафтане, причесанный à l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться...» (Пушкин 1948: 245) Здесь словно вспыхивает просвет в мир, изображенный в «Фобласе»: «...мы стали подниматься по потайной лестнице; понятно, прежде, чем мы дошли до второго этажа, я несколько раз поцеловал славную субретку. Поднявшись, она знаком приказала мне быть благоразумнее и открыла маленькую дверцу. Я очутился в будуаре маркизы» (с. 111 наст. изд.).

Аналогичный пушкинскому образ Фобласа-соблазнителя появляется в произведениях ряда русских писателей, с этим образом прочно связываются отсутствующие у Луве понятия хитрости и обмана, тогда как сентиментальная составляющая оказывается полностью утраченной. В поэме «Сашка» (1835—1836) герой Луве вслед за Пушкиным воспринимается Лермонтовым как устаревший: «Он слишком молод, чтоб любить I Со всем искусством древнего Фобласа» (Лермонтов 1955: 74). В.Г. Белинский вспоминает о «Фобласе», рассуждая о нравственности в связи с романом Поль де Кока «Сын жены моей», и относит без оговорок роман Луве к числу безнравственных сочинений, попирающих, по его мнению, достоинство человека:

<...> литература XVIII века <...> очень весела и снисходительна к слабостям человеческим, но зато и убийственна для чувства нравственности, соблазнительна и развратна. Эти сцены сладострастия, набросанные игривою кистию с чувством самоуслаждения, эти невинные экивоки, от которых закипает молодая кровь юноши и волнуется грудь девушки, — вот она, вот ядовитая отрава нравов! Это хорошо известно многим, которые, еще бывши детьми, читали философические повести Вольтера, contes en vers [стихотворные сказки] Лафонтеня, «Кавалера Фобласа» и другие chefs-d’œuvres [шедевры] XVIII века (Белинский 1976: 417).

Роман Луве предстает в русской литературе как деидеализирующий понятие любви. «Где искать любви после романов Кребильона-сына, Лакло, Луве и Жорж Занда?» — спрашивает П.А. Вяземский в одной из своих критических статей 1836 года (Вяземский 1999: 643).