Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Герой повести В.А. Соллогуба «Аптекарша» (1841), повеса и щеголь Фиренгейм, воплощает противоположность хитрого обольстителя и страстного влюбленного: «Желая быть Фоблазом, он едва не сделался Вертером» (Соллогуб 1999: 664). «Двойник» немолодого Голядкина в одноименной повести Достоевского (1846), издеваясь над ним, называет его «русским Фоблазом» и «молодым Фоблазом» (Достоевский 1972: 195). Определенная связь отмечена также между образами князя Валковского и его любовницы-графини из романа Достоевского «Униженные и оскорбленные» (1861), представленными писателем как аристократы, развращенные героями «Фобласа» (см.: Назиров 1965: 35—36).

А.А. Григорьев дает более адекватную оценку романа Луве, предвосхищающего французский сентиментальный роман:

В конце двадцатых и в начале тридцатых годов в обращении между обычными читателями всякой всячины находились уже, конечно, не «Кандид» г. Волтера, не «Антеноровы путешествия» 3 , не «Кум Матвей» 4 и даже не «Фоблаз». Со всеми этими прекрасными и назидательными сочинениями познакомился я уже после, в эпоху позднейшую даже, чем студенчество. Струя нахально-рассудочного или цинически-сладострастного созерцания жизни, бежавшая по этим дореволюционным продуктам, уже сбежала и сменилась иною, в свою очередь тоже сбегавшею уже струею — так сказать, реакционною. Средние века — которые были как время мрака и невежества отрицаемы «веком разума» — мстили за себя. Они, хоть на первый раз по возобновлении, и совершенно ложно понятые, — заняли почти что всевластно человеческое воображение. Рыцарство, с одной стороны, таинственности загробного мира и сильные страсти с мрачными злодеяниями — с другой... вот что дразнило немалое время вкус публики, которой приелись и нахальство голого рассудка, и бесцеремонная чувственность былого времени. Уже самый «Фоблаз» — книга, стоящая, так сказать, на грани двух направлений: сказка, интрига весьма спутанная и сложная играет в нем роль нисколько не меньшую чувственности — и история Лодоиски имеет в нем уже весь характер последующего времени, романов г-ж Жанлис и Коттен (Григорьев 1980: 10).

Об устойчивой эмблематичности героя Луве свидетельствует рассказ И.А. Гончарова «На родине» (1887). Образ губернатора Углицкого порождает целую цепь ассоциаций, восходящую к «Евгению Онегину» и далее к XVIII веку, в которой изначальным звеном оказывается Фоблас, причем это имя, как и у Пушкина, синонимично имени Ловеласа:

Он был... женолюбив. В «науке страсти нежной» он, как Онегин, должно быть, находил «и муку и отраду». Я еще там, на месте, слышал кое-какие истории о его «любвях» 5 , но не придавал слухам тогда значения. В Петербурге уже я частию был сам свидетель, частию по его собственным рассказам мог убедиться, что не только все слышанное о нем на Волге было справедливо, но и в том, как безвозвратно и неисцелимо он был предан этой «науке», то есть страсти нежной, и какой был великий стратег и тактик в ней.

Можно было бы написать несколько томов его любовных историй, вроде мемуаров Казановы, если б все такие истории не были однообразны, до крайности пошлы и не приелись всем до тошноты. Они могут быть занимательны только для самих действующих в них лиц и больше ни для кого.

Если б Углицкий умел писать, он непременно изобразил бы себя с своим обширным гаремом и обогатил бы всеобщую эротическую историю еще одним многотомным увражем, вроде сочинений маркиза де Сада, Брантома и вышеупомянутого Казановы.

К счастию для него и для читателей, он был слаб в грамоте. Он явился бы в блеске своего фатовства и того «хладнокровного разврата», которым, по свидетельству поэта, «славился» старый век. Углицкий, как и Казанова, его прототип, не годился в Отелло, Ромео, даже в Дон-Жуаны, а прямо в Фобласы. Он не знал никаких нежных чувств, страстных излияний, слез и мук разлуки, ревности — всего, чем красна человеческая любовь. И если иногда прибегал к этому, то единственно как к средству для достижения желаемой, известной и скорой развязки.

А достигнув ее, — искал нового — и так без конца.

Все это стало в провинции выходить наружу. Мужья загораживали от него жен, но он, своею вкрадчивостью, тонкой лестью, потом наружностью и манерами, успевал ловко вести и маскировать свою ловеласовскую политику, проникал в замкнутые круги и имел успех, которым сам же под рукой хвастался.

<...> вообще в романах Углицкого теперь уже сомневаться не могу: сам видел их потом в Петербурге и за границею. Пером не коснусь ни одного из них по вышесказанной причине. Все они одинаково пошлы, и только в живых рассказах этого Фобласа казались остроумны и веселы. Он прикрывал свои романы лоском хорошего тона, наружного приличия, даже галантного рыцарства (Гончаров 1952: 302—304).

Таким образом, в русской литературе XIX века роман Луве и его герой воспринимались прежде всего как воплощение стереотипов галантного века с приписываемыми ему культом чувственных удовольствий и необременительной моралью.

После 1805 года роман в России долго не издавался. Возможно, российская цензура последовала примеру цензуры французской и также наложила запрет на издание и распространение сочинения Луве де Кувре.

В 1902 году под названием «Любовные похождения кавалера Фоблаза» роман в анонимном переводе публикуется в двух номерах журнала «Вестник иностранной литературы» (СПб.: Издательство Пантелеева). В первом номере содержались первый и второй романы «Любовных похождений...», во втором — «Конец похождений кавалера Фоблаза». В этом издании все революционные и критические идеи Луве были сохранены, зато отсутствовали все предисловия. Неизвестно, сам издатель или цензор изъял из книги все «оскорбительные для нравственности» фрагменты. Резкие и грубые выражения также были сглажены, к примеру, во всей книге ни разу не используется даже слово «любовница» — только «возлюбленная». Все это не может не сказываться на общем впечатлении от перевода, по сравнению с которым французский оригинал выглядит менее чопорным, более откровенным, живым и при всей своей фантастичности более правдивым и естественным 6 . Тем не менее издание имело успех, и в следующем, 1903 году Пантелеев выпускает этот же перевод в виде книги с предисловием (чей автор не указан), посвященным писателю и его роману, а также с предисловием Луве де Кувре к «Последним похождениям» (1789) 7 .

В 1909 году издательство «Жизнь» (Москва) выпускает «Любовные похождения кавалера Фоблаза» в виде дешевых брошюрок (по 50 страниц) с тонкими картонными обложками, в тридцати выпусках. Перевод тот же, что и в издании Пантелеева 1903 года. На последней странице обложки каждого выпуска утверждается: «В силу несправедливой критики современников, смотревших на это произведение лишь как на предлог для изображения эротических картин и безнравственных сцен, оно сначала было предано анафеме папским эдиктом в 1790-м году ( sic !), а затем и совсем забыто... Печатание издания закончится 30-м выпуском, причем выпуски будут выходить аккуратно каждую неделю и чаще. Продается во всех киосках, на вокз. ж. дорог и у газетчиков».