Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Наши казаки то и дело доносили, что приближается русская армия. Пулавский предполагал, что враги нападут на рассвете, но ошибся. И только следующей ночью мне донесли, что русские вот-вот атакуют наши позиции. Всегда готовый к бою Пулавский оборонялся; в эту роковую ночь он сделал все, чего можно было ожидать от его опыта и отваги. Мы пять раз отбивали нападение, но враги вновь и вновь возвращались со свежими силами, и последний их натиск был так силен, что они ворвались в наш лагерь сразу с трех сторон. Заремба пал рядом со мною, много шляхтичей полегло во время кровопролития. Враги никого не щадили 106. Разъяренный потерей всех своих друзей, я уже хотел броситься в середину неприятельских батальонов, но Пулавский сказал мне: «Безумец, какая слепая злоба помутила твой разум? Моя армия окончательно уничтожена, но у меня остается мужество. Зачем умирать здесь без пользы? Я отвезу тебя в такую страну, где мы найдем помощь... Будем жить, потому что мы еще можем послужить нашей родине. Бежим, спасем Лодоиску». Лодоиска! Я чуть не покинул ее! Мы подбежали к ее палатке и не опоздали: выхватив Лодоиску прямо из-под носа неприятеля, мы углубились в соседний лес. Пробродив в нем весь остаток ночи и часть утра, мы решились наконец выйти из чащи и направиться к дверям замка, который, как нам казалось, мы узнали. Мы не ошиблись: он принадлежал шляхтичу Мичиславу, который некоторое время служил в нашей армии. Мичислав предложил нам отдохнуть, посоветовав остаться в замке всего на несколько часов. Он сказал, что накануне распространилось поразительное известие, которое, по-видимому, соответствует действительности: ему сказали, что короля похитили из Варшавы, что русские солдаты преследовали похитителей монарха и вернули его в столицу, что, наконец, предполагалось назначить награду за голову Пулавского, которого считали предводителем заговорщиков. «Поверьте, — говорил Мичислав, — замешаны вы в это смелое дело или нет, вам лучше всего бежать и оставить здесь ваши мундиры, которые могут вас выдать; я дам вам другое платье. Лодоиску же я сам отвезу в любое, какое вам угодно, безопасное место».

Лодоиска прервала Мичислава: «Я буду скрываться там же, где они, я не расстанусь с ними». Пулавский заметил дочери, что она не вынесет тягот долгого пути и что мы будем постоянно подвергаться все новым и новым опасностям. «Чем больше опасность, — ответила она, — тем более я чувствую себя обязанной делить ее с вами. Вы множество раз повторяли мне, что дочь Пулавского не может и не должна быть обыкновенной женщиной; целых восемь лет я жила среди тревог, видела только кровопролитие и ужас, смерть окружала меня и грозила мне каждую минуту. Правда, вы не позволяли вместе с вами выходить ей навстречу; но разве жизнь Лодоиски не зависела от жизни ее отца? Разве тот удар, который поразил бы тебя, Ловзинский, не увлек бы в могилу и твою возлюбленную? И теперь я, по-вашему, недостойна...» Я прервал Лодоиску и вместе с графом стал объяснять ей причины, которые принуждали нас оставить ее в Польше; она слушала меня с возмущением. «Неблагодарный! — воскликнула она. — Ты хочешь уехать без меня!» — «Да, — ответил Пулавский, — дочь моя, вы останетесь с сестрами Ловзинского, и я запрещаю ему...» Лодоиска, уже не в силах более сдерживаться, не дала отцу договорить: «Отец мой, я знаю ваши права, я преклоняюсь перед ними, для меня они всегда будут священны, но вы не смеете разлучать жену с мужем... Ах, простите, я оскорбляю вас, я заговариваюсь... Но имейте сострадание к моей печали, простите мое отчаяние... Отец, Ловзинский, выслушайте: я хочу повсюду следовать за вами. Да, повсюду, жестокие, я повсюду буду с вами даже против вашего желания! Ловзинский, если твоя супруга потеряла все права над твоим сердцем, вспомни, по крайней мере, о твоей возлюбленной! Вспомни ужасную ночь, во время которой я должна была погибнуть в пламени, вспомни, как ты бросился в горящую башню, крикнув: “Жить или умереть с Лодоиской!” То, что ты чувствовал тогда, я испытываю теперь. Разлука с тобой и с отцом кажется мне самым страшным несчастьем, и потому я хочу жить или умереть с вами! Что будет со мной, несчастной, если вы покинете меня? В чем я найду хотя бы маленькое утешение? Утешат ли меня дети? Увы, смерть похитила моих четырех малюток, враги, не менее жестокие, чем она, отняли мою последнюю дочь. У меня остались только вы, и вы хотите бросить меня? О мой отец, о мой супруг, пусть эти нежные имена тронут вас. Сжальтесь над Лодоиской!»

Рыдания прервали ее речь. Мичислав плакал, моя душа разрывалась на части. «Ты этого хочешь, дочь моя? Хорошо, я согласен, — сказал Пулавский. — Да не покарает меня небо за эту уступчивость!» Лодоиска обняла нас с такой радостью, точно все наши беды остались позади. Я вручил Мичиславу два письма, которые он обещал передать — одно моим сестрам, другое Болеславу.

Я прощался с ними, я просил их употребить все усилия, чтобы найти мою дорогую Дорлиску. Потом мы переодели мою жену — она сменила женский костюм на мужское платье, — мы тоже перерядились и употребили все средства, чтобы изменить нашу наружность. Так, в крестьянском платье, вооруженные саблями и пистолетами, взяв с собою довольно большую сумму денег, несколько драгоценностей и все бриллианты Лодоиски, мы простились с Мичиславом и поспешили в лес.

Пулавский сказал, что намерен бежать в Турцию, там он надеялся получить место в армии султана, который вот уже два года вел безуспешную войну с Россией 107. Лодоиска, казалось, нисколько не боялась предстоявшего нам долгого путешествия. Ее нельзя было узнать, она взялась ходить на разведку и добывать нам пропитание. Едва рассветало, мы уходили в глубь леса и, спрятавшись между деревьями и кустами, ожидали наступления ночи — в темноте мы снова двигались вперед. Таким образом мы скрывались от неприятельских разъездов.

Как-то вечером, когда Лодоиска, по-прежнему одетая крестьянином, возвращалась из соседней деревни, на опушке леса она наткнулась на двух мародеров, которые отняли ее мешок и собирались сорвать платье. Услышав крик, мы поспешили на помощь; грабители ускакали, едва завидев нас, но мы побоялись, что они расскажут о своем странном приключении и возбудят подозрения, а потому решили изменить маршрут. Чтобы никто не знал, куда мы направились, мы задумали не прямо двигаться к границам Турции, а сделать большой крюк: пройти через Полесье и Крым и уже оттуда пробраться в Константинополь.

После утомительных переходов мы очутились в Полесье. Расставаясь с родиной, Пулавский плакал. «Видит Бог, — воскликнул он печально, — я сделал для отчизны все, что мог, и покидаю только для того, чтобы снова служить ей!»

Силы Лодоиски были на исходе. Мы решились остановиться в Новгороде, чтобы несколько дней отдохнуть, но благодаря осторожным расспросам узнали, что русские отряды разъезжают повсюду, отыскивая Пулавского, приказавшего похитить короля Польши. Испугавшись, мы провели в этом городе всего несколько часов, но успели купить лошадей. Переправившись через Десну выше Чернигова и следуя по берегу Сулы, мы услышали, что Пулавского узнали в Новгороде, чуть было не нагнали в Нежине и пустили за ним погоню. Нам снова пришлось свернуть с намеченного пути. Мы погрузились в бесконечные леса, покрывающие все пространство между Сулой и Сеймом.