Жан-Батист Луве де Кувре - Любовные похождения шевалье де Фобласа

Тыцыхан, узнав, что за жизнь Лодоиски нечего опасаться, простился с нами. « Я оставляю вам, — сказал он, — пять слуг, которых привез с собой Пулавский, провизию на несколько дней, оружие, шесть хороших лошадей, две крытые телеги и всех закованных в цепи слуг Дурлинского — их низкий господин погиб. Уже светает, я ухожу; не двигайтесь отсюда до завтрашнего дня, завтра я уйду в другие края. Прощайте, добрые люди, скажите вашим полякам, что Тыцыхан не всегда зол и что порой он одной рукой отдает то, что похитил другой. Прощайте». Он подал знак к отправлению. Татары переехали через подъемный мост и умчались прочь.

Не прошло и двух часов, как несколько соседей в сопровождении караульщиков явились в замок Дурлинского. Пулавский сам вышел им навстречу и рассказал обо всем, что произошло; некоторые из них так увлеклись его речами, что решили последовать за нами в Люблинское воеводство. Они попросили у нас только два дня, чтобы подготовиться к отъезду, и на третий день к нам присоединились шестьдесят человек. Лодоиска уверила нас, что сможет перенести тяготы путешествия, и мы поместили ее в удобный экипаж, который сумели раздобыть. Освободив людей Дурлинского, мы отдали им две крытые телеги, в которых Тыцыхан, по странному великодушию, оставил часть своей добычи — они разделили ее между собой.

Мы без приключений приехали в Люблинское воеводство, в Половск 97, который Пулавский назначил сборным пунктом. Весть о возвращении графа скоро разнеслась по всей стране, и в течение месяца к нашей маленькой армии присоединилось множество недовольных. Скоро в нашем войске насчитывалось около десяти тысяч человек 98. Рана Лодоиски совершенно зажила, она отдохнула, поправилась, и к ней вернулись ее прежние свежесть и красота. Однажды Пулавский призвал меня в свою палатку и сказал: «В трех четвертях мили отсюда, на высотах, показалась трехтысячная русская армия. Сегодня же возьми четыре тысячи лучших воинов и выбей врагов с выгодной позиции. Помни, что от успеха первого боя почти всегда зависит успех всей кампании, помни, что нужно отомстить за родину. Мой друг, если завтра утром я узнаю о твоей победе, завтра же ты женишься на Лодоиске».

Часов в десять вечера я двинулся с моим отрядом. В полночь мы напали на неприятельский лагерь. Никогда поражение не было столь полным: мы убили семьсот человек и захватили девятьсот пленников, пушку, казну и обоз.

На рассвете Пулавский пришел ко мне с остальным войском, он привез с собою Лодоиску, и нас обвенчали в его палатке. Весь наш лагерь огласился радостными песнями. Веселые стихи прославляли отвагу и красоту, наша свадьба была праздником Амура и Марса; можно было подумать, что в каждого солдата вселилась часть моей души, моего счастья.

Посвятив любви первые дни нашего бесценного союза, я захотел вознаградить Болеслава за его героическую верность. Мой тесть подарил ему один из своих замков, расположенный в нескольких милях от столицы. Лодоиска и я прибавили к этому подарку довольно значительную сумму денег, которая могла упрочить его независимость и спокойствие. Он не хотел нас покидать, но мы приказали ему поехать в его новый замок и тихо жить в нем, пользуясь заслуженным почетом. В день его отъезда я отвел его в сторону и сказал: «Поезжай от моего имени к нашему монарху в Варшаву, скажи, что брак соединил меня с дочерью Пулавского, что я взялся за оружие, чтобы изгнать русских из разоряемого ими королевства; главное же — скажи ему, что Ловзинский — враг захватчикам, но не своему королю».

Не буду утомлять вас, мой милый Фоблас, рассказом о наших деяниях в ходе той кровопролитной войны. Порой побежденный, но чаще победитель, столь же великий в поражениях, сколь грозный в часы побед и всегда стоявший выше обстоятельств, Пулавский привлек к себе внимание всей Европы, удивив ее своим долгим сопротивление 99. Когда его вытесняли из одного воеводства, он начинал биться в другом и таким образом прошел через всю Польшу, и везде он ознаменовал славными подвигами свою ненависть к врагам отечества.

Лодоиска, жена воина и дочь героя, привыкшая к беспокойной лагерной жизни, повсюду следовала за нами. Из пятерых детей, которых она мне подарила, осталась в живых только полуторагодовалая девочка. Однажды, после упорного боя, враги-победители бросились в мою палатку, чтобы разграбить ее. Пулавский и я в сопровождении нескольких дворян прибежали на защиту Лодоиски, ее мы спасли, но моя дочь исчезла. Лодоиска приняла весьма благоразумную в такое смутное время предосторожность: под мышкой нашей малютки был вытравлен герб нашего дома, но я напрасно разыскивал ее. Увы, Дорлиска, моя дорогая Дорлиска томится в рабстве или погибла!

Эта потеря глубоко ранила меня. Пулавский же по видимости совершенно равнодушно перенес ее, то ли потому, что уже был целиком занят великим планом, которым не замедлил со мною поделиться, то ли потому, что только несчастья родины могли тронуть его стоическое сердце. Он собрал остатки своей армии, занял удобную позицию, в течение нескольких дней укреплял ее и целых три месяца держался, несмотря на частые атаки русских! Однако следовало уйти — у нас начали истощаться запасы провианта. Пулавский пришел в мою палатку и попросил всех, кроме меня, удалиться; оставшись наедине со мной, он сказал: «Ловзинский, я имею право сетовать на тебя. Прежде ты вместе со мной нес бремя командования войском; я слагал на тебя часть моих тяжелых забот; но вот уже три месяца ты только плачешь и стонешь, как женщина. Ты покидаешь меня в тот критический час, когда твоя помощь мне необходимее всего. Ты видишь, что меня теснят со всех сторон; я не боюсь за себя, не моя жизнь заботит меня, но, если мы погибнем, государство потеряет своих единственных защитников. Проснись, Ловзинский! Ты благородно делил со мной все труды и опасности! Не оставайся же теперь их бесполезным свидетелем. Мы омыты русской кровью, наши собратья отомщены, но мы не спасли их и, может быть, вскоре потеряем возможность защищать их». — «Ты удивляешь меня, Пулавский, откуда такие зловещие предчувствия?» — «Я тревожусь не без причины; подумай сам о нашем положении: я старался пробудить во всех сердцах любовь к родине и почти повсюду встречал или людей, рожденных для рабства, или людей слабых, которые, сознавая свои несчастья, ограничивались лишь бесплодными сожалениями. Небольшое количество истинных граждан собралось под моими знаменами, но кровавые битвы скосили почти всех бойцов. Победы ослабляют меня, а число наших врагов после каждого поражения только растет». — «Повторяю, Пулавский, ты меня удивляешь: и в более жестоких обстоятельствах ты не терял присутствия духа...» — «Ты полагаешь, я утратил мужество? Оно состоит не в том, чтобы презирать опасность, а в том, чтобы, заметив ее, идти ей навстречу. Наши враги готовятся поразить меня, однако, если ты захочешь, Ловзинский, день, когда они намереваются отметить свой триумф, может стать днем их гибели и спасения наших сограждан». — «Захочу ли? Неужели ты сомневаешься?! Что ты задумал? Что нужно сделать?» — «Нанести необычайно смелый удар. Сорок наших лучших бойцов собрались в Ченстохове у Калувского 100, известного своей отвагой. Им нужен твердый, неустрашимый предводитель, и я выбрал тебя». — «Пулавский, я готов». — «Не скрою, предприятие опасно, его успех сомнителен, и, если ты потерпишь неудачу, твоя гибель неминуема». — «Повторяю тебе: я готов, объяснись». — «Ты знаешь, у меня осталось всего четыре тысячи человек; конечно, я могу еще беспокоить наших врагов, но с такими слабыми силами я не имею права надеяться прогнать их с наших земель. Однако все наши дворяне собрались бы под моими знаменами, если бы король был в моем лагере». — «Что ты говоришь, Пулавский? Неужели ты надеешься, что король согласится приехать сюда?!» — «Нет, но нужно его заставить». — «Заставить?» — «Да. Я не забыл, что старинная дружба связывает тебя с П. Однако ты знаешь, что следует жертвовать всем во имя блага родины, знаешь, что есть священный долг...» — «Я знаю мой долг и исполню его, но что ты предлагаешь? Король никогда не выезжает из Варшавы». — «Что ж, нужно поехать за ним. Нужно забрать его из столицы». — «Как ты задумал осуществить столь сложное предприятие?» — «Русская армия, втрое многочисленнее моей, три месяца стоит против меня; ее генералы в окопах спокойно ждут, что я сдамся, истощенный голодом. Позади моего лагеря тянутся болота, которые считаются непроходимыми, но, едва настанет ночь, мы переправимся через них. Я расположил лагерь таким образом, чтобы противники не сразу обнаружили наше отступление. Если счастье будет на моей стороне, я уйду далеко и выиграю у них целый день. Я двинусь прямо к Варшаве по большой дороге, в окрестностях столицы я встречу мелкие вражеские отряды, но я надеюсь разбить их поодиночке или же, если они соединятся, отвлеку их, и они не заметят тебя. Дальше, Ловзинский, ты пойдешь сам. Твои сорок человек, переодетые в крестьянские платья, с саблями, кинжалами и пистолетами, спрятанными под кафтанами, разными дорогами проникнут в Варшаву. Ждите, чтобы король покинул дворец, тогда вы похитите его и привезете в мой лагерь. Предприятие дерзкое, неслыханное: в столицу пробраться трудно, оставаться в ней небезопасно, а выйти из нее почти невозможно. Если тебя схватят, ты погибнешь, Ловзинский, но погибнешь как мученик свободы. Пулавский, завидуя такой славной кончине, к несчастью, переживет тебя, но успеет отправить на тот свет еще немало врагов. Если же, напротив, всемогущий Бог — покровитель Польши внушил мне этот смелый план, чтобы покончить с этим злом, если милостью своей Он дарует тебе успех, достойный твоего мужества, мы увидим великие плоды твоей благородной отваги! П. встретит в моем лагере только солдат-граждан, ненавидящих иностранцев, но верных своему королю; здесь, среди патриотов, он вдохнет, так сказать, дух свободы, любовь к родине. Враги государства станут его врагами; наша доблестная шляхта, расставшись наконец с иллюзиями, будет биться под знаменами короля во имя общего дела, русские или погибнут, или вернутся восвояси. Мой друг, ты спасешь нашу страну».